Сладкая горечь - читать онлайн книгу. Автор: Стефани Данлер cтр.№ 10

– Сезон «наследственных», – нараспев произнесла Ариэль.

Она тоже была бэком. Даже в утреннюю смену она вечно накладывала уйму теней для век. Темно-русые волосы у нее буйно вились, она закручивала их в узел на макушке и втыкала в него палочки для еды. Мысленно я все еще называла ее Подлой-Девкой, потому что она отказывалась разговаривать со мной, пока я проходила обучение, только тыкала пальцем и преувеличенно горестно вздыхала. А сегодня она заявилась с ведерком ледяной воды и раздавала из него сочащиеся влагой ручники поварам. Одни повязывали их на головы как банданы, другие вешали себе на шею. Такая доброта была совсем не в духе Подлой-Девки. Если уж на то пошло, я не видела, чтобы кто-то так щедро распоряжался своим запасом ручников. В голове у меня раздалось: «Наш первый принцип заботиться друг о друге».

Она и мне протянула тряпку. Я положила ее себе сзади на шею, и ощущение было такое, словно поднимаешься из сырого липкого облака в прозрачные и чистые слои горной атмосферы.

– Пошел!

– Беру, – произнесла я.

Я выжидательно смотрела на окошко раздачи, но никаких тарелок в нем не возникло. Вместо этого Скотт, молодой татуированный сушеф, протянул мне кусочек помидора. Внутренность у него была мультяшно-розовая, с красными прожилками.

– Сорт «Полосатое чудо» с фермы «Цветущий холм», – пояснил он, точно я задала вопрос.

Я держала дольку в ладони, а с нее тек сок. Взяв из пластмассового контейнера шепотку морской соли, Скотт стряхнул несколько кристаллов мне в ладонь.

– Когда они такие, главное, их не уморить. Им достаточно просто соли.

Я положила дольку в рот.

– Ух ты! – вырвалось у меня.

Я была потрясена. Мне и в голову не приходило относиться к помидорам серьезно, Все, с какими я раньше сталкивались, были беловатыми внутри, и почти каменными. Но этот был таким ароматным, таким терпким, что мне захотелось назвать его вкус «победительным». В тот день я узнала, что одни помидоры на вкус как вода, а другие – как летняя молния.

– А что такое «наследственные»? – спросила я у Симоны, пристроившись сразу за ней в очереди на «семейном обеде». В одной руке у нее было две белые тарелки, и при виде второй я испытала дрожь предвкушения. Я отметила, что она кладет себе: щедрую порцию зеленого салата и мисочку vichyssoise ^[6].

– Восхитительно, да? Они всегда сезонные. «Наследственными» называют некоммерческие, то есть редкие или уникальные местные сорта овощей, какими их выращивали когда-то фермеры. Когда-то у нас все помидоры были такие. До пестицидов, до консервантов, супермаркетов и коммерческого ада ГМО, в котором мы живем. В различных местностях возникли свои специфические сорта и их варианты – на основе одного эволюционного принципа: они были лучше на вкус. Суть – не в длительном сроке хранения или безупречной форме. Все наши овощи когда-то были биологически разными, полными нюансов своего вида. Они отражали конкретные время и местность, где их вырастили, имели свой терруар ^[7].

На вторую тарелку она положила самую большую, какую нашла, свиную отбивную на кости, ложку рисового салата и ломоть картофельного гратена.

– Теперь у нас все на вкус как ничто, – закончила она.

В моем сознании они практически сливались. Не в том дело, что они всегда были вместе. Их связывало что-то неочевидное, но глубинное, и если я видела одного, мой взгляд начинал скользить в поисках другого. Найти Симону было нетрудно: она была вездесущей, всегда помогала или давала указания, у нее словно бы имелась какая-то система, согласно которой она поровну распределяла свое внимание между официантами. А вот отследить его перемещения и их ритм было труднее.

Если они находились в ресторане вместе, они углом глаза следили друг за другом, а я – за ними, пытаясь понять, что же я вижу. А ведь они были не единственными интересными людьми в ресторане. Но если остальные все мы были континентом, то они островом – далеким, недостижимым.

– Пошел!

Глаза у меня распахнулись, но я сегодня бариста, и кухня далеко-далеко. Говард смотрел на меня от терминала. Он ждал, когда я приготовлю ему эспрессо-макиато, но я задумалась. Первые два эспрессо пришлось вылить.

– Я даже во сне слышу, как Шеф кричит «Пошел!» – сказала я, взбивая теплое молоко. Оно было глянцевым, как свежая краска. – Наверное, подсознательно себя наказываю.

– Танатос – тяга к смерти, – отозвался Говард. – Перекинув через локоть салфетку, он инспектировал вина за стойкой сервисного бара, где готовили напитки на столы. – Мы фантазируем о травматичных событиях, чтобы восстановить равновесие. – Взяв макиатто, он понюхал его, прежде чем отпить. – Очаровательно. – Посмотрел внимательно на меня. Остальные администраторы тоже носили костюмы, но почему-то все знали, что главный в ресторане Говард – словно его костюмы были из сукна получше. – Это навязчивое состояние, но на самом деле мы черпаем удовольствие из мучительных повторов. – Он сделал еще глоток.

– Приятного мало.

– Так мы утешаем себя. Так мы подпитываем иллюзию, будто контролируем свою жизнь. Например, ты повторяешь «Пошел!» в надежде, что на следующий раз исход будет иным. И раз за разом оказываешься в неловком положении, верно? – Он явно ждал моей реакции, но я прятала глаза. – Ты надеешься совладать с неприятными эмоциями. Боль – известная для нас величина. Наш барометр реальности. Мы никогда не доверяем удовольствию.

Всякий раз, когда Говард на меня смотрел, я чувствовала себя голой. Из сервис-принтера выполз тикет на кофе, и я ухватилась за него как за предлог отвернуться.

– Тебе часто снится работа? – спросил он. Ощущение было такое, словно он произнес вопрос мне в шею.

– Нет.

Я постучала по доске портафильтром, выбивая гущу, и всем телом почувствовала, как Говард уходит.

Но я же солгала. Сны приходили как приливы – всепоглощающие, хаотичные. События смены снова и снова проигрывались у меня в голове, но ни у кого не было лиц. Зато я слышала голоса, они накладывались друг да друга, сливались в какофонию. Фразы всплывали и, не закончившись, исчезали… Я сзади… Пошел… Справа от тебя… Слева… Беру… Свечи… Да, пожалуйста… Сейчас… Зубочистки… Пошел… Ручники… Сейчас… Извините… Беру…

В моих снах эти обрывки превращались в неведомый код: я слепа, а они – единственное, что позволяло мне отыскать путь в темноте. Слоги вибрировали и распадались. Проснувшись, я ловила себя на том, что говорю, я не могла вспомнить, что именно говорила, оставалось лишь ощущение, что что-то заставляет меня повторять это снова и снова.