Религия бешеных - читать онлайн книгу. Автор: Екатерина Рысь cтр.№ 130

Соловей чуть повернул голову, сбился с «темы», отреагировал, скользнул по тетке осмысленным взглядом. Условно осмысленным…

— А, девка одна… — бросил небрежно. И вдруг уставился на меня в ярости и почти закричал: — Тебе что — мало?! Ты за столько месяцев так ничего и не поняла?!.

…Что и требовалось доказать…

Я замерла на своем стуле с перебитым дыханием, как оглушенная, хотелось сжаться, как от удара. Боже мой, какой позор… Сережа… Умоляю… Где кляп?.. Еще слово — и мне придется тебя придушить… Чтобы ты заткнулся… «Девка»… Ну а кто я?.. Для него — да. Раз терплю его… Какая беспомощность и бессилие… Все я поняла… Сейчас он размажет меня здесь, и я буду сидеть, мечтая провалиться сквозь землю, как избитая, как униженная, как голая…

Не понимаю… За что? За что он меня так ненавидит?..

Боясь от стыда поднять глаза, как будто меня застукали в момент омерзительного грехопадения, я неловко засобиралась, нагнулась за сумкой, пряча лицо. Желая только одного: испариться на месте.

— Уже уходите? — удивилась тетка. Чему удивляться? Я не глядя кивнула.

— Я его только нервирую…

Не-е, я здесь больше не останусь… Извини, дорогой, при всем уважении…

Это я додумывала уже на ходу. Я успела исчезнуть из этой больницы прежде, чем он смешал меня с грязью…

Сережа. Я не «девка»…

Однажды я тебе закажу памятник с такой надписью — и сама придумаю дату смерти…

Я оглянулась на него с горечью. Он провожал меня пронзительным, намертво вцепившимся в спину взглядом, и в нем уже не было злости. Только какая-то тревога и несформулированный вопрос. Как будто он понял или просто почуял, что его бросают…

…Полный сбой всех программ. Неумолкающий, мучительный звон в голове заменил собой прозрачный поток сознания и стер последнее подобие мыслей. Меньше всего сквозь него могло пробиться слабое эхо рассудка. На глаза упал заслон, надолго лишивший меня света…

Стекший вниз, остановившийся взгляд застыл в размытой точке где-то в двадцати сантиметрах от лица. Голову сдавило обручами, и было бесполезно неверным движением глаз пытаться сдвинуть эту тяжесть. Умерший, невидящий взгляд перемещался только вместе с онемевшим бесчувственным телом. Я не знала, как выглядит улица, по которой я иду. Она только все тянулась и тянулась, я нетвердо уходила куда-то вперед, с каждым шагом все непоправимей прирастая к месту. Единственно возможному месту для меня. Возле него… Я ничего не видела вокруг. Я потеряла способность видеть… Человек в любой момент может отказаться от чего угодно. Но уже не было… самого человека…

Я чую его боль за тысячу километров. Мне можно было и не прикасаться к нему, чтобы разящим от него кошмаром мне начисто вышибло мозги.

Это не образ. Это диагноз. Сознание — это так хрупко и эфемерно… Я себя потеряла… Я не знаю, что происходило со мной следующие дни. Я не помню. Со мной можно было делать все, что угодно…

Проблеск. Помню. Тишина. Помню, что почувствовала самой кожей: именно сейчас он одновременно теряет и сына, и друга…

…Теперь опять помню.

Теперь я действительно почти бежала — и быстро опустилась перед кроватью. Жестом, заложенным у меня, наверное, в подкорке, я схватила его руку и умоляюще прижалась к ней губами. Все, родной, я здесь. Я пришла, чтобы остаться… Мой любимый, мой единственный любимый человек…

Я догадываюсь, что втащила за собой целое цунами отчаяния, которое в один миг вскипело до температуры противоестественной радости, стоило мне увидеть его. Кирилл Ананьев жестким черным силуэтом на фоне окна стоял в ногах кровати. Его этой волной обдало с ног до головы — и смыло в ту же секунду. Теперь, когда ворвалась влюбленная женщина, места не осталось больше никому…

Соловья это его бегство изрядно позабавило. Он лежал абсолютно вменяемый и что-то уже, очевидно, замышлял сам с собой, разглядывая окружающую действительность с несокрушимым спокойствием.

Это казалось совершенно неправдоподобным, но весь тот раздиравший его ад исчез…

И меня разом отпустило. С меня слетела вся эта неподъемная чернота, словно ее сдернула невидимая рука. Железнодорожный костыль, тупой болью распирающий лоб… Это ощущение не утихло, не отдалилось. Его просто не стало. Я только сейчас поняла, что все это время от давящей тяжести не могла поднять глаз. Теперь же с меня сорвало эту железную маску…

Мне никогда не было так легко. Я тихо смеялась, осторожно касаясь губами его руки. Это было так просто, так верно, так естественно — лукаво шептать ему какие-то невесомые слова. Ласкать словами с беспечной смеющейся укоризной, как нашалившего любимого ребенка… Безмятежность. Вот что это было. Все сразу стало так понятно, так просто. Так безусловно правильно.

Я здесь — и разлетевшаяся мозаика моментально идеально складывается в единственно возможную картину.

Я здесь — и в крошечном мирке нашего полупрозрачного заговора двоих — голова к голове — даже его боль не имеет силы… «Считаные сантиметры между нашими головами — это все пространство нашей любви. Но оно — действительно наше. Мое… И оно непроницаемым светящимся коконом будет окружать нас всюду, где бы мы ни оказались вдвоем, как сейчас. И согревать нас, лаская кожу теплым дыханием. И здесь ты всегда будешь спать так же спокойно. А я — я буду счастлива. Счастлива до слез… Эти слезы — они от счастья… Потому что я люблю тебя. Я люблю тебя — любого. Потому что это — ты…»

Я была счастлива. Все, я на месте. Наконец-то на месте… Теперь я только вот здесь, рядом с ним, за его рукой, могла укрыться от обступающего со всех сторон кошмара. Это прозвучит чудовищно, но даже в этом раздробленном состоянии он был самым умным, самым сильным человеком, к которому я кинулась, чтобы спастись рядом с ним…

«Сокамерники» Соловья мне наперебой рассказывали, что за те пару дней (или больше? неделя? я потерялась на неделю?!), что меня не было, он так задрал всех своими стихами, что его выкатили подальше в коридор. Птица Говорун там выговорился, «что знал, рассказал», потом птичку вернули на место…

Соловей придирчиво проинспектировал свое новое (для него новое, предыдущую неделю он не помнил, не помнил даже, что я уже приходила) обиталище — и с существующим порядком вещей в корне не согласился. И принялся перекраивать действительность под себя. Чуть приподнявшись, он повертел головой — и резюмировал:

— Катя, тумбочку вытащи в проход…

Кровать по правую руку от него была теперь занята моложавым мужиком с очень живыми глазами — и совершенно синхронно с Соловьем задранной кверху левой ногой. «Кто там шагает правой? Левой, левой…» Кровати разделяли две тумбочки, я потянула одну — и осеклась. Доверия к Соловью у меня теперь не было никакого.

— Сережа, зачем? — спросила как можно осторожнее. Не хватало еще поддаться на провокацию его бреда.