История дождя - читать онлайн книгу. Автор: Нейл Уильямс cтр.№ 23

Но последовавшие события, должно быть, каким-то образом были связаны с Большим Уловом, последним лососем или Дедушкиным собственным Чрезвычайным Положением — когда Бабушка увидела Авраама, уловила аромат Одесомона ^[200] и в ее сердце запорхали бабочки, он не сбежал от нее.

В то время Бабушка звалась Маргарет Киттеринг. Она была женщиной, какую в те дни назвали бы привлекательной, пусть и в англо-ирландском стиле — костлявой, угловатой, с длинной шеей. Думаю, это означает, что вы можете наблюдать породу. Как у лошадей, вы ее определяете по зубам, по челюсти. Ну, посмотрим, как, должно быть, сказал ее дантист, а затем просто отступил и зааплодировал. Как бы то ни было, безотносительно породы, челюсть Киттерингов встретилась с челюстью Суейнов. (Позже, конечно, МакКарроллы сделали из этого не пойми что. Но это для другой книги — она будет называться «Зубы Суейнов», под редакцией Д. Ф. Махони.) Другими примечательными особенностями Маргарет были слегка вьющиеся золотисто-каштановые волосы, изящные уши и маленький идеальный нос Киттерингов, который позже уплыл вниз по реке, выбрался на берег и оказался на лице моего брата Энея.

Зубы, уши и нос, что еще остается желать мужчине.

Следует отметить, что у Маргарет в молодости была сугубо деловая Директриса, которая заставила будущую Бабушку поверить, что этого мужчину можно Обмять, придать форму — точно так, как обминают тесто, когда давят на него кулаком, — можно Разгладить, что, будучи в прекрасном костном возрасте, да еще и обладая потрясающими локтями, Бабушка была прирожденной обминательницей и разглаживательницей.

Масштаб стоящей перед ней задачи стал ясен, когда Дедушка привез ее в Эшкрофт Хауз. Они подъехали к ферме по дороге, обсаженной деревьями, и она увидела джунгли колючего терна, которые Дедушка не замечал, разбитые оконные стекла, грачей, пытающихся в 576-й раз выбраться через дымовую трубу, — но не позволила себе выказать смятение. В книге «Лосось в Ирландии» говорится, что как только самка лосося найдет нерестилище, то полностью сосредоточится. Она примет вертикальное положение и будет неистово вертеть хвостом, чтобы разбросать большие, как мячи, камни, пока не выроет подходящую яму.

Только тихое «О» вырвалось у Бабушки, когда волкодавы прыгнули на кровать, чтобы присоединиться к Бабушке и Дедушке.

И другое «О», когда она уловила соленый запашок Дедушки.

И еще одно «О», когда она впервые увидела его… скажем, Катулла.

Извините, увлеклась.

Однако Киттеринги не сдаются, нет, в их жилах течет хорошая немецко-английская кровь. Первый раунд Обминания и Разглаживания (который продлился, пока Германия не заявила Mein Gott и не сдалась) произвел на свет дочь Эстер.

Раунды Два и Три произвели Пенелопу и Дафну.

К тому времени Дедушкины львы, как называл их Брендан Фэльви, должно быть, были почти истощены. Он начал поздно. Но ему все еще не хватало сына. И видя трех своих дочерей уже на пути к становлению маленькими Киттерингами, он, должно быть, почувствовал и даже увидел, как Суейны исчезают из мира. К тому времени он уже попал в ловушку первых бесшумных стычек с Маргарет. Он двигал стул туда, куда хотел; оставлял открытой газету, которую, как он знал, она хотела бы сложить и убрать; открывал окна, которые она закрыла — словом, уже участвовал в монотонном повторении событий, в нападении-и-отступлении, каким уже стал их брак. То есть, как он понял с едкой досадой, его поймали на крючок.

Но в те дни, как только вы сочетались браком, то попадали в Святой Тупик, и в Ирландии священники решили, что как только мужчина вошел в женщину, то Выхода Не Было. Вагина была смертоносным таинственным борцом, который мог провести захват за шею — ну, говоря метафорически, — и тогда, парни, вы по-настоящему застряли.

Это Будет Тебе Уроком — в то время таково было назидание Номер Один.

И Назидание Номер Два: Бог терпел и нам велел.

И так, Без Выхода, после сентябрьских наводнений в том году (Книги 359–389, «Old Moore’s Almanack» ^[201], тома 36–66) и поимки Лосося весом 32 фунта ^[202], Дедушка, как говорит Джимми МакИнерни, устроил последнюю встряску.

Мой отец высадился на берег в мае. Он выплыл после четырнадцати часов родовых мук и еще не был осушен от околоплодных вод, когда Дедушка Авраам появился в родилке — как неожиданный шторм, — выдвинул суейновский подбородок, рассмотрел свое единственное потомство мужского пола и спросил: каков его вес?

И в тот момент, как щепотку соли, он передал сыну Невозможный Стандарт.

* * *

Он дает сыну имя Вергилий.

Истинная правда.

Вергилий.

Авраам сторонится святых, и когда его просят назвать второе имя Вергилия, он думает лишь миг и отвечает: Фесте ^[203] (Книга 888, «Двенадцатая Ночь», У. Шекспир, Оксфорд Классикс).

Могло быть и хуже.

Могло быть Уом ^[204].

— Фестер? — Сидящий на передней церковной скамье Клемент Киттеринг поднимает бровь. (Киттеринги считают, что ирландцы в целом Бесспорно Странные, но часто Довольно Очаровательные, а этот возбуждающий любопытство Авраам стал местным жителем, превратился в ирландца.)

— Нет, дорогой. Фесте.

Момент крещения завершен. Дедушка пугает Бабушку, забирая ребенка у нее. Быстро стуча кожаными ботинками, несет моего отца по проходу, как награду, выносит на площадку из гравия перед входной аркой и поднимает к неласковому небу графства Мит.

Можно подумать, Авраам верит, что старый Преподобный не сможет остаться в стороне, а размашистым шагом пройдет через уголья Чистилища, испещренные языками огня, чтобы лицезреть нового Суейна и понять, суждено ли ему Занять Выдающееся Место в святом мире. Авраам держит своего сына, а позади счастливого отца из церковных дверей вытекает, как бормочущая река, поток присутствующих при крещении. Они собираются возле парадного входа, и ребенок, Да возлюбит его Бог, не плачет, не плачет, но внимательно выглядывает из замысловатых кружев, которые кажутся одеянием крошки-священника, которое Маргарет сделала для младенца. Его веки как бы трепещут от легкого бриза, запутавшегося в кружевах. И затем громко, чтобы было слышно и Преподобному, и всем и каждому, Авраам торжественно возглашает:

— Этот мальчик никогда больше не войдет в церковь.