Суд идет. О судебных процессах прошлого. От античности до новейшей истории - читать онлайн книгу. Автор: Алексей Кузнецов cтр.№ 24

В результате в жюри вошли семь мелких и средних чиновников 7–12-го классов, помощник смотрителя духовного училища, ювелир, студент, мелкопоместный дворянин и всего один купец. Чрезвычайно важное с точки зрения понимания позиции присяжных в этом процессе событие произошло накануне его открытия, вечером 30 марта. Присяжные через судебного пристава спросили председательствующего, «не следует ли им ввиду важности заседания надеть фраки, у кого есть, и белые галстуки», то есть одеться наиболее торжественным образом. Этот необычный вопрос недвусмысленно свидетельствует о том, что еще до начала процесса присяжные прониклись осознанием исключительности события, в котором им предстояло участвовать. Вероятно, они уже предчувствовали, что им предстоит войти в историю, и это самым непосредственным образом скажется на их решении; иными словами, вынося вердикт, каждый из них мог вслед толстовскому князю Андрею думать: «Вот он, мой Тулон!»

СУД ИДЕТ

31 марта 1878 года в 11 часов утра открылось заседание Петербургского окружного суда по делу В. И. Засулич. Когда председатель спросил подсудимую, признает ли она себя виновной, та ответила: «Я признаю, что стреляла в генерала Трепова, причем могла ли последовать от этого рана или смерть, для меня было безразлично».

Речь обвинителя К. И. Кесселя началась с призыва, обращенного к судьям и присяжным заседателям, не обращать внимания на «усилия поставить дело на пьедестал», иными словами – сосредоточиться на деле без учета общественной атмосферы вокруг него. Затем он перешел к доказательству чрезвычайно важного для обвинения тезиса: подсудимая, вопреки ее заявлению на суде, стремилась убить генерала Трепова. В качестве основных доказательств Кессель перечислил следующие: 1) для покушения Засулич приобрела револьвер большой убойной силы, при том что револьвер более слабый у нее уже был; 2) обвиняемая, дипломированная акушерка, хорошо знакомая с анатомией, стреляла в левый бок, и рана только по случайности не стала смертельной. Предвидя возражение защитника, что у Засулич была возможность стрелять прямо в сердце, Кессель предположил, что она не сделала этого из опасения, что Трепов успел бы в этом случае среагировать. Более подробно обвинитель остановился на том, почему выстрел был только один: по его мнению, это объяснялось растерянностью, охватившей покушавшуюся после первого выстрела.

Вероятно, тактической ошибкой Кесселя было то, что он отказался от анализа мотивов Засулич, заменив его пространными рассуждениями о том, что никакие мотивы не могут оправдать подобных действий. В его интерпретации обвиняемая присвоила «своим взглядам те последствия, которые имеет только судебный приговор», в чем заключается чрезвычайная общественная опасность и безнравственность такого рода поступков.

Речь Кесселя оказалась во всех отношениях неудачной. Громоздкая, неэмоциональная, переполненная повторами, она к тому же была в значительной степени не произнесена, а прочитана. Предъявив улики, допускающие различные интерпретации, чем не преминет воспользоваться его процессуальный противник, товарищ прокурора, исполняя предписание начальства, не упомянул о вещах серьезных и несомненных, например, не привел имевшиеся у полиции сведения об участии Засулич в революционной деятельности на Украине и связях с революционерами Петербурга.

Затем наступила очередь Петра Акимовича Александрова. С первых слов он заявил основную линию защиты: «Не в фактах настоящего дела, не в сложности их лежит его трудность; дело это просто по своим обстоятельствам, до того просто, что если ограничиться одним только событием 24 января, тогда почти и рассуждать не придется… Дело в том, что событие 24 января не может быть рассматриваемо отдельно от другого случая: оно так связуется, так переплетается с фактом совершившегося в доме предварительного заключения 13 июля, что если непонятным будет смысл покушения, произведенного В. Засулич на жизнь генерал-адъютанта Трепова, то его можно уяснить, только сопоставляя это покушение с теми мотивами, начало которых положено было происшествием в доме предварительного заключения».

Воспользовавшись тем, что Кессель упирал в своем выступлении не только на противозаконный, но и на безнравственный характер поступка Засулич, Александров парирует: «Характерные особенности нравственной стороны государственных преступлений не могут не обращать на себя внимания. Физиономия государственных преступлений нередко весьма изменчива. То, что вчера считалось государственным преступлением, сегодня или завтра становится высокочтимым подвигом гражданской доблести. Государственное преступление нередко – только разновременно высказанное учение преждевременного преобразования, проповедь того, что еще недостаточно созрело и для чего еще не наступило время».

Центральную часть речи адвоката составила подробная реконструкция процесса нарастания в сознании Засулич чувства огромной несправедливости, совершенной в отношении того, кого она считала товарищем по несчастью. Здесь Александров достигает такой степени убедительности, таких ораторских высот, что в один из моментов его речь прерывается громом аплодисментов и криками «Браво!» В изложении адвоката действия его подзащитной приобретают черты не мести («Месть обыкновенно руководит личными счетами с отомщаемым за себя или близких… Месть стремится нанести возможно больше зла противнику»), но акта высокой справедливости, вынужденной заменить собой молчащее формальное правосудие.

В финале речи Александров фактически поставил присяжных перед дилеммой: вынести обвинительный вердикт означает оправдать поступок Трепова. «Если этот мотив проступка окажется менее тяжелым на весах общественной правды, если для блага общего, для торжества закона, для общественности нужно призвать кару законную, тогда – да совершится ваше карающее правосудие! Не задумывайтесь!»

В противовес бесцветной речи товарища прокурора, выступление Петра Акимовича было психологически великолепно проработано и ораторски превосходно исполнено. Очень многие его положения логически уязвимы, но присяжные, увлеченные сознанием значительности происходящего, эмоциональным состоянием зала и трогательным видом подсудимой, испытывающие понятную неприязнь к Трепову и отнюдь не вдохновленные аргументами Кесселя, были на его стороне. Если какие-то сомнения у них и оставались, их развеял председатель суда.

«НЕВИНОВНА!»

Согласно действовавшим процессуальным нормам, перед вручением присяжным листа с вопросами, на которые им предстоит ответить, председатель произносил так называемое резюме, своеобразную инструкцию. Резюме Кони по делу Засулич может быть отнесено к выдающимся образцам жанра с точки зрения доступности, логичности и последовательности изложения. Однако в самом конце своего выступления Анатолий Федорович произнес слова, которые впоследствии станут предметом для жарких дискуссий: «Если вы признаете подсудимую виновною по первому или по всем трем вопросам, то вы можете признать ее заслуживающею снисхождения по обстоятельствам дела. Эти обстоятельства вы можете понимать в широком смысле. К ним относится все то, что обрисовывает перед вами личность виновного. Эти обстоятельства всегда имеют значение, так как вы судите не отвлеченный предмет, а живого человека, настоящее которого всегда прямо или косвенно слагается под влиянием его прошлого. Обсуждая основания для снисхождения, вы припомните раскрытую перед вами жизнь Засулич. Быть может, ее скорбная, скитальческая молодость объяснит нам ту накопившуюся в ней горечь, которая сделала ее менее спокойною, более впечатлительною и более болезненною по отношению к окружающей жизни, и вы найдете основания для снисхождения». Противники снисхождения к преступнице считали, что этими словами Кони вольно или невольно подтолкнул присяжных к оправдательному приговору.