– Тогда тебе б не повредило денька три посидеть на воде, – не остался в долгу Андрюха. – Уж прости, но пока тебе до анорексии далеко.
– А у меня и не анорексия, – парировала я. – Не путай с булимией, это две разные вещи!
В такси мы, естественно, завершили препирательства и взаимные подколки и всю дорогу ехали молча. Как ни странно, а нынешний день выдался солнечным – куда-то подевались свинцовые снежные тучи, державшие в холодном плену город на протяжении недели. По обеим сторонам пригородной трассы раскинули пушистые белые лапы закутанные в снежный саван ели, ветви деревьев сверкали на солнце серебристым инеем. Я даже забыла, куда мы едем, и беззаботно, точно ребенок перед Рождеством, рассматривала пролетающий мимо пейзаж.
Машина въехала на пригорок и остановилась прямо перед шлагбаумом, проводящим символическую грань между больницей и внешним миром. Андрей расплатился с водителем, и мы вышли из такси.
Не буду описывать скучные формальности, через которые проходят будущие пациенты любой клиники. Мельников заполнял различные бумажки, я же пару раз поставила свою подпись на обязательных документах, и все время одиноко сидела на лавочке, ожидая, пока Андрей заполнит очередной бланк. Наконец меня пригласили в приемную, где за столом сидели двое мужчин в медицинской форме. Они уточнили мои имя и фамилию, записали жалобы, диагноз лечащего врача, после чего направили сдавать анализы. Затем меня взвесили (неужели кто-то пользуется допотопными весами с гирями?!), все старательно запротоколировали и – хвала Небесам! – направили в соответствующее отделение.
Если б я шла одна, то, пожалуй, заблудилась бы на обширной территории частной клиники. Куча построек, на некоторых отсутствуют номера, тоскливые мрачные здания. Да по своей воле ни один человек в здравом уме и твердой памяти сюда не ляжет! Как только родителям удалось поместить Карину в такое пропахшее отчаянием и безысходностью место?! Увидела я и церквушку, которая, по словам Лены, сыграла решающую роль в том, чтобы девчонка согласилась на госпитализацию. Хм, было бы на что смотреть – маленькая, невзрачная, с понурым деревянным куполом и с занесенным сероватым снегом крестом. В противоположность скучным строениям, природа была хороша. Церковь окружала небольшая дубовая роща. Наверно, летом лес весьма живописен, да и зимой, в хорошую погоду, деревья должны смотреться сказочно. Но не сегодня.
По какой-то иронии судьбы мое отделение имело 13-й номер. Спасибо на том, что сегодня хотя бы не пятница 13-е, уныло подумала я. Даже будучи уверенной, что надолго тут не задержусь, я с трудом пересиливала себя, чтобы не поддаться желанию бросить все это дело и повернуть обратно. «Потерпи, старушка», – подбадривала я себя, стараясь отогнать мрачные мысли и тревожные предчувствия. Злилась на Андрея – мог бы поговорить со мной, а не изображать из себя глухонемого.
Мой мнимый муженек нажал на белую кнопочку звонка, и спустя несколько секунд тяжелая дверь отворилась, явив пред нашими взорами кургузую фигуру сердитой тетки в нелепом розовом костюмчике. Да уж, имей я такую комплекцию и не совсем юный возраст, ни за что бы не облачилась в подобную униформу. Никаких положительных эмоций тетка у меня не вызывала – весь ее вид выражал откровенную неприязнь ко всему человечеству и к нам в частности.
– Вы кто, по какому вопросу? – суровым басом рыкнула тетка.
– Это Татьяна Мельникова, моя жена, – чинно представил меня Андрей. – Я вчера разговаривал с врачом, у нас направление… Вот, посмотрите.
«Муженек» сунул бумагу прямо под нос басовитой дамы. Та пробежала глазами текст, особо, видно, не вчитываясь, и отрывисто бросила:
– Пройдите за мной.
Первый раунд выигран, цербера миновали, отметила про себя я, пока мы поднимались по лестнице. Коридор отделения был выкрашен в унылый зеленый цвет, от которого создавалось впечатление, что мы находимся в каких-то катакомбах. Мне всегда было интересно, почему в больницах так любят холодную цветовую гамму. Конечно, странно было бы видеть жизнерадостные оранжевые или желтые тона, но можно хотя бы выбрать бежевые оттенки, все не так тоскливо.
Прямо напротив лестницы я увидела белую дверь, которую отворила наша провожатая. Кабинет врача, догадалась я. Интерьер помещения разительно отличался от убранства коридора, как будто мы попали в совершенно другое здание. Комната была обставлена со вкусом, можно сказать, стильно: деловой аккуратный стол с дорогим новым компьютером, аккуратная стопка бумаг, какие-то папки и справочники. Даже ручки не обычные, шариковые, а перьевые, красивые и с гравировкой. Что же, врачи здесь явно не бедствуют, заключила я про себя.
За столом восседала высокая красивая женщина лет тридцати пяти в тщательно отутюженном белом халате, выгодно подчеркивающем все изгибы точеной фигуры. Услышав нас, врач подняла златокудрую голову и вперила в меня острый взгляд холодных голубых глаз. Я сразу вспомнила точное определение Софьи Петровны. Да, иначе, как Снежной королевой, ее не назовешь. Лицо прекрасное, правильное, ни единого изъяна, но выглядело оно словно восковая маска – вылепленная талантливым скульптором, но совершенно мертвая. Так может выглядеть робот, красивая кукла, но никак не живой человек. Понятно, почему ее боятся – неизвестно, что скрывается за этим неодушевленным лицом и какие черти водятся в омуте стеклянных голубых глаз.
Не удостоив нас даже приветствием, «Снежная королева» сухо кивнула на стулья – мол, садитесь – и молча занялась изучением моих документов. Внимательно прочитав все бумаги, она еще раз посмотрела на меня и негромко сказала:
– Вас сейчас отведут в палату. Верхнюю одежду сдайте старшей медсестре.
На этом наша аудиенция была закончена. Я только удивлялась про себя: как вообще они лечат психические заболевания, если врач не разговаривает с пациентом, не задает никаких вопросов, ничего не уточняет? Может, конечно, я и не специалист в медицине, и мои представления сильно устарели, но я всегда считала, что между лечащим врачом и больным должно установиться как минимум понимание и взаимное уважение. А Анне Викторовне, ибо это была она, я не доверила бы свою жизнь и здоровье ни за какие коврижки.
Басовитая тетка велела мне переодеться в больничную одежду (я осталась верна себе и взяла на сменку удобные штаны и спортивную куртку со множеством карманов), после чего забрала мою сумку и технично выпроводила Андрея – мол, посещения со стольки до стольки, во время завтрака, обеда и ужина не приезжайте. Мельников изобразил из себя любящего супруга, напоследок поцеловав меня в щечку, и трогательно пожелал не скучать и поправляться. Я смахнула скупую слезу – прощай, милый, не поминай лихом! – и уныло побрела на поиски своей палаты.
Кровать, которую выделили для моей персоны, располагалась прямо под зарешеченным окном, ни дать ни взять лежанка в тюремной камере. Рядом стояла тумбочка с двумя полками для вещей и предметов личной гигиены. Я порадовалась, что захватила с собой наручные часы – телефон-то у меня сразу конфисковали, а бегать в коридор и смотреть время как-то не хотелось. Я кинула в тумбочку свои книги и пакет со всем необходимым, затолкала вглубь мешочек с гадальными костями, подальше от посторонних глаз. Медсестра, удостоверившись, что я не собираюсь буйствовать и нарушать порядок в больнице, молча удалилась, оставив меня обживаться на новом месте.