– У этой прекрасной молодой дамы есть дело к тебе, – сказала Шарлин.
– Выкинь ее отсюда, – прорычал Трэхерн, словно пребывал в зимней спячке, которую грубо прервали.
Шарлин обиделась или сделала вид, что обиделась:
– Я повар, а не швейцар, не приказывай мне тут. Я и еду готовлю, и на раздаче стою. Хочешь ее выкинуть – взвали на спину и неси сам.
Выходя из кабинета, Шарлин подмигнула Джейн. Все недовольство Трэхерна обратилось на единственный оставшийся объект раздражения:
– Вы пришли, чтобы забрать свои сорок долларов?
– Что? Нет. Конечно нет.
– Тогда зачем? До Дня благодарения еще далеко.
Не поняв, она переспросила:
– Благодарения?
– Каждый треклятый политик и знаменитость в День благодарения хочет постоять на раздаче, чтобы его щелкнули.
– Я не политик и не знаменитость.
– Тогда почему, черт вас возьми, у вас вид знаменитости?
– Я об этом не знала. – Разозленная его беспричинной враждебностью, Джейн положила на стол фотографию Трэхерна без бороды, с нормальной стрижкой. – Что случилось с этим парнем?
Трэхерн повернул снимок так, чтобы молодой Трэхерн смотрел не на него, а на Джейн.
– Он поумнел.
– И чем теперь он занят? Планирует меню для бесплатной столовки?
– А вы чем заняты – спасаете детей из горящих домов?
– Татуировка «ДДТ». Это ваши инициалы и ваше прозвище. Вы уничтожали плохих ребят, как ДДТ уничтожает комаров. Я читала о вас несколько лет назад. Не сразу вспомнила.
Теперь к его нетерпению примешивалась тревога. Он посмотрел на открытую дверь между кабинетом и кухней.
– Вас наградили крестом «За выдающиеся заслуги», на одну ступеньку ниже медали Почета, – добавила Джейн. – Рискуя жизнью, вы спасали…
– Тихо, – прорычал он. – Что с вами такое? Являетесь сюда и начинаете говорить о таких вещах?
Джейн подошла к двери и закрыла ее. Стула для посетителей не имелось, но к стене был прислонен складной стул. Разложив его, она сказала:
– Не возражаете? – Присев, она продолжила свои расспросы: – Вы сожалеете о тех временах? Или они вас беспокоят?
Он смотрел на нее, как грозный ветхозаветный бог, готовый обрушить на землю заслуженное наказание.
– Может быть, это трудно понять, леди, но на войне вы все делаете правильно, чего бы это ни стоило. А если остаетесь в живых, то понимаете, как легко вас могли прикончить. Поэтому хвастаться такими вещами недопустимо. Так поступают только последние говнюки. Я не фейсбучу, не твичу, не инстаграмлю. Я не говорю о прошлом, и меня корежит оттого, что вы вспомнили эти древние дела с ДДТ и нашли фотографию в газете.
Последовала длинная пауза. Джейн выдержала свирепый взгляд Трэхерна и с облегчением сказала:
– Может, вы не такой уж болван.
– Разве ваше мнение должно что-то значить для меня? Я даже имени вашего не знаю. У вас есть имя или вы безымянный злобный гремлин, который влезает в жизнь человека и портит ему настроение?
Она порылась в своей сумочке, вытащила схваченную резинкой связку поддельных водительских прав и разложила их на столе.
– У меня много имен, но ни одного настоящего. Настоящее мое имя Джейн Хок. Я агент ФБР в отпуске, хотя, возможно, меня уже отстранили или вообще уволили. – Она бросила на стол свое удостоверение. – Мой муж Ник был морпехом, получил много наград, в том числе высоких – например, Военно-морской крест. Полковник в тридцать два года. Его убили и попытались выдать это за самоубийство. Грозили похитить и убить моего пятилетнего сына, если я не отступлюсь. Я спрятала его. Они убьют меня, если найдут. Одного из них я убила. Я знаю, где найти типа, который все затеял, главного сукина сына. Но одной мне его не взять, а обратиться за помощью не к кому, потому что все мои знакомые у них на крючке. Мне нужен человек с вашими навыками. Если вы их не утратили.
Трэхерн смотрел, как она кладет в сумочку фальшивые права и удостоверение агента ФБР. Потом сказал:
– Почему это должно меня волновать? Я не был морпехом. Я служил в армии.
Джейн смотрела на него, не в силах выговорить ни слова.
– Успокойтесь. Это шутка, – добавил он.
– Я не знала, что вы способны шутить.
– Это первая за долгое время. – Он посмотрел на одно из закрашенных окон, словно видел за непрозрачным стеклом то, что его беспокоило. – Чтобы прийти ко мне, нужно дойти до полного отчаяния или рехнуться.
– Признаюсь, я в отчаянии.
– Ничем не могу вам помочь.
– Сможете, если захотите.
– Мои войны давно закончились.
– Есть только одна война. И она никогда не заканчивается.
– Я уже не тот, что прежде.
– Человек, награжденный крестом «За выдающиеся заслуги», в глубине души всегда останется тем, кем был.
Трэхерн выдержал ее взгляд:
– Это все громкое вранье.
– Для армейского мудозвона – может быть. Но не для вдовы морпеха.
Он помолчал, потом спросил:
– Вы всегда такая?
– А какой еще можно быть?
6
Самый черный и самый крепкий кофе из всех, что она пила за свою жизнь, помог Джейн прожить следующие полтора часа. Войдя в кабинет Дугала Дервента Трэхерна, она встретилась с медведем, которого жалил целый рой пчел. Теперь пчел стало чуть меньше, но ненамного. Резкий, жесткий, нередко грубый, ворчливый, даже орущий, со взглядом острым, как скальпель, он виртуозно владел техникой допроса, словно только что прибыл из Куантико. Он делал записи, возвращался к вопросам, на которые Джейн уже отвечала, чтобы поймать ее на противоречиях, и выпытывал все подробности ее истории, точно был убежден, что она – серийный убийца, а не охотник за ними. Он прочел отчет Эмили Россмен о результатах вскрытия и выслушал в пересказе Джейн то, что сообщила ей патологоанатом в клинике для животных.
Она смотрела через плечо Трэхерна: воспользовавшись овертоновским смартфоном (и веб-адресом из сорока четырех символов, найденным Джейн в закладках), тот ушел в Темную сеть и читал послания «Аспасии», предназначенные для посетителей. Сама она раньше не видела этого сайта и вздрогнула, поняв, что Джимми Рэдберн описывал все абсолютно точно. Выйдя на страницу, которая обещала прекрасных девушек, неспособных к неподчинению, и гарантировала их вечное молчание, Трэхерн выдал сочное проклятие.
– Люди зомбированы, – сказал он. – Это убожества и фрики, а не ходячие мертвецы, но их больше, чем нас.
Джейн вернулась на свой складной стул.
– Что теперь?
Трэхерн выключил смартфон.