– Принести вам коктейль? Чай? Кофе?
– Нет, – сказала Джейн. – Нет, спасибо. Как вас зовут?
Девушка наклонила голову, ее улыбка стала еще приветливее.
– А как бы вам хотелось меня называть?
– Так, как вас зовут.
Голоса звучали приглушенно не только потому, что они говорили тихо: стены, казалось, поглощали звук, словно имели звуконепроницаемую обивку, как в трансляционных кабинках радиостанции.
Девушка кивнула:
– Можете называть меня Лу Лин. – (Каким бы ни было ее настоящее имя, Джейн не сомневалась, что ее звали иначе.) – А как называть вас?
– Какое имя вам нравится?
– Можно называть вас Фиби?
– Почему Фиби? – недоуменно спросила Джейн.
– На греческом это означает «яркая и блестящая», – сказала Лу Лин и потупилась. – Хотите, я включу музыку?
Пройдя мимо нее к ближайшему окну, Джейн сказала:
– Пока не надо. Не могли бы мы сначала… немного поговорить?
– Это будет мило, – сказала Лу Лин.
Джейн постучала костяшками пальцев по стеклу. Толщина окна казалась просто невероятной. Как минимум тройные стекла.
– Не хотите сесть со мной на диван? – спросила Лу Лин и села сама, подогнув под себя ноги и изящно вытянув одну руку вдоль спинки дивана.
Джейн уселась в нескольких футах от Лу Лин, а пистолет положила на подушку, сбоку от себя, но не с той стороны, где сидела девушка.
– Визит дамы доставляет мне особое удовольствие, – сказала Лу Лин.
Джейн уже задавалась вопросом, принимают ли в клуб одних мужчин или и женщин тоже. Судя по всему, принимали не только мужчин.
– Полагаю, такое случается не часто.
– Недостаточно часто. Женщина с женщиной – это нечто особенное. Вы очень красивы, Фиби.
– Ну, до вас мне далеко.
– Вы скромны в той же мере, что и красивы.
– Как давно… вы здесь, Лу Лин?
Улыбка на лице девушки не то чтобы застыла, но окрасилась удивлением.
– Здесь нет времени. У нас нет часов. Мы вышли из мира, из времени. Здесь хорошо.
– Но вы должны знать, как долго это длится. Месяц? Три месяца?
– Мы не должны говорить о времени. Время – враг всего хорошего.
– А вам никогда не хотелось уйти отсюда? – спросила Джейн.
Лу Лин вскинула брови:
– Зачем мне уходить отсюда? Что есть в этом мире, кроме уродства, одиночества и ужаса?
Ее слова не казались заготовленными заранее, но в каждом жесте, в каждом ответе было что-то заученное. Несмотря на неподдельные интонации юного голоса и кажущуюся искренность выражений на лице девушки, в ней было что-то ненастоящее, почти неземное.
8
Когда Борисович раскрывает карты, сумма которых меньше десяти, и игра заканчивается, извещатель сообщает о неуместном вопросе, заданном членом клуба одной из девушек. Извещатель не подслушивает разговоров в комнатах наверху, но получает от девушек те вопросы и фразы, которые считаются потенциальным нарушением протокола. Сейчас прозвучало вот что: «А вам никогда не хотелось уйти отсюда?»
Услышав этот вопрос, Володин отрывает глаза от карт и встречается взглядом с Борисовичем.
Борисович пожимает плечами. Время от времени члены задают сомнительные вопросы, хотя ни один из них пока не вызвал серьезного происшествия.
Самое неприятное из всего, что случается, – это необходимость время от времени осуществлять ликвидацию. В остальном ничто не вызывает особых проблем. У него и Володина есть все, что нужно. Они счастливы. Трудности жизни остались позади. Они не думают о трудностях. И почти не помнят их. Не хотят помнить и поэтому не помнят.
Володин тасует карты.
9
Несмотря на исключительную красоту Лу Лин и ее явное умение владеть собой, испытываемое ею чувство беззащитности стало для Джейн почти таким же заметным, как ее красное шелковое одеяние. Девушка потеряна и одинока, но отрицает и то и другое.
А может быть, дело не только в отрицании и с ее разумом происходит нечто ужасное? Может быть, она совершенно оторвалась от действительности, не способна осознать свое положение и выразить истинные чувства?
– Лу Лин, как вы проводите время, когда нет посетителей?
– Я отвечаю за чистоту в моих апартаментах, но это не требует особого труда. У меня есть все удобства. Мои наниматели щедры.
– Значит, вам платят?
Лу Лин кивнула, улыбаясь:
– Мне платят добротой и всем необходимым, предоставляют убежище от уродливого мира.
– В «Аспасии» нет ничего уродливого.
– Нет, – согласилась Лу Лин. – Ничего такого. Это самое прекрасное место на земле.
– А когда вы не убираете, тогда что?
– Я готовлю себе еду, мне это очень нравится. Очень. У меня есть все кухонные машины, я знаю тысячу и один рецепт. – Она внезапно оживилась и хлопнула в ладоши, словно радуясь возможности приготовить что-нибудь для посетителя. – Фиби, позвольте приготовить для вас чудесный обед.
– Может быть, позже.
– Это хорошо. Хорошо. Вам понравится, как я готовлю.
– Вы убираете апартаменты, готовите. А что еще… когда нет посетителей?
– Занимаюсь физическими упражнениями. Я люблю упражнения. Внизу есть гимнастический зал со всем необходимым. У меня есть точное расписание, когда и что я должна делать. Я должна поддерживать в хорошем состоянии свое здоровье и свою внешность. Точное расписание упражнений и строгая диета. Я все выполняю. Не отлыниваю. У меня все прекрасно получается.
Джейн закрыла глаза и медленно сделала несколько глубоких вдохов. Она допрашивала серийных убийц, задавала вопросы об их самых жестоких желаниях и способах убийства, но этот разговор потребовал от нее такого нервного напряжения, какого она не испытывала раньше.
Ее преследовала навязчивая картинка – марширующие мыши на видео. Перед глазами стоял Ник, зарезавший себя своим боевым ножом, купающийся в собственной крови. Судьбу Ника, мышей и этой девушки определило пагубное применение эффективной технологии, которую Джейн представляла себе лишь в самом общем виде. И хотя люди, стоящие за этой схемой, этим заговором, этим образом нового ада, ставили перед собой хорошо понятные ей цели, у них были также намерения (для чего эти самоубийства?), которых она совсем не понимала.
– Хотите теперь коктейль? – спросила Лу Лин.
Джейн открыла глаза и отрицательно покачала головой.
– А другие девушки здесь? Вы их знаете?
– О да, они – мои друзья. Замечательные друзья. Мы вместе занимаемся в спортивном зале. Иногда вместе развлекаем какого-нибудь посетителя.