Глава 9
Джип шел в плотном потоке, но Данилу это устраивало:
оставляло шансы, что приезжавший в Голицыно сыщик не засечет его. Если бы на
трассе было меньше машин, Прохоров не смог бы держаться незамеченным близко от
синего «БМВ».
Теперь у него не было никаких сомнений, что вынюхивавший на
острове мужик – именно сыщик. Последующие за его приездом события не оставляли
других вариантов, а разговор с оперативником окончательно подтвердил все
подозрения Данилы. Теперь Прохорова мучил лишь один вопрос: кому и зачем
понадобилось ворошить старое дело.
В тот вечер, когда они с Таней увидели милицейский «уазик»,
это подействовало на нее так, что Данила едва не дал ей оплеуху, чтобы ее
перестало трясти. Ей казалось, что к ним вот-вот придут, схватят Алешу, наденут
наручники и поволокут в карцер, где сперва будут бить, а потом бросят одного.
Сначала Данила попытался спокойно объяснить ей, что такого не случится, потом,
понимая, что она не слышит ни одного его слова, прикрикнул... Но и это не
помогло. Татьяна загнала Алешу и Матвея домой, закрыла в дальней комнате,
словно хотела спрятать ото всех, и заперла дверь на засов. Она металась, как
раненая птица, и ему хотелось схватить ее и прижать к себе, держать, не давая
трепыхаться, до тех пор, пока она не успокоится.
И когда он все-таки сделал это, говоря себе все время, что
не позволит потерять контроль над собой, она замерла сразу же и прижалась к
нему, схватила за руку, шепча: «Пожалуйста, пожалуйста, помоги нам» – с таким
отчаянием, что он едва не выругался. Господи, ну дура же! Вот же дура! Забрать
их всех, увезти с собой, спрятать, чтоб никто не нашел... И никому не
показывать, никого не пускать в свою жизнь, чтобы не выдали, не отобрали...
Целую минуту, пока Данила стоял, прижав ее к себе и слыша, как колотится ее
сердце, он воображал эту сказочную картинку, и только когда она высвободилась,
осторожно отошла от него и замерла, ссутулившись, возле стены, мысленно сказал
себе: «Хватит».
В деревне его все знали, поэтому ему не составило труда на
следующее утро завязать разговор с оперативником из города и выяснить, что
происходит. Когда подтвердились его худшие опасения, он попытался разузнать, у
кого же проснулся интерес к делу такой давности, но поначалу не преуспел.
Только безобидный и пустой с виду треп с водителем дал ему новую пищу для
размышлений: тот проболтался, что неделю назад из Москвы приезжал старый
потасканный хмырь, а с ним баба – красивая, холеная, кажется из Америки. И этой
бабе очень захотелось узнать, кто убил ее старого друга. Они вроде как росли
вместе в Америке, а потом он в Россию приехал, а она осталась. Вот теперь
вернулась, чтобы все выяснить досконально.
Потеревшись еще возле криминалистов, Данила услышал и
намотал на ус некоторые подробности, которые могли ему пригодиться в
дальнейшем. Он старался не попадаться на глаза мужику, который нашел тело, но
тот пару раз посмотрел на него, хоть и мельком, и от его взгляда у Прохорова
засосало под ложечкой. «Срисовал, гад. Запомнил».
Теперь он ехал за сыщиком, нанятым – теперь это было точно
известно – для того, чтобы найти тело рыбака, убитого восемь лет назад на
островке, и несколько отстраненно слушал собственный голос разума, твердивший,
что он поступает как безумец. Данила понимал, что голос прав, и ему нечего было
возразить. Чувство, как от ожога, на запястье, где его схватила Татьяна,
возникало снова, стоило ему на долю секунды прикрыть глаза.
Когда они въехали в Москву, начался дождь. Данила ненавидел
ездить по московским дорогам, но на этот раз ему повезло – точнее, им обоим:
они долетели без пробок. Синий «БМВ» въехал во двор высокой «свечки», где вдоль
тротуара уже текли потоки грязной воды, а проезжавшие машины поднимали тучи
брызг, от которых отпрыгивали редкие прохожие. Водитель вышел из «БМВ» и
скрылся в подъезде, а Данила остался ждать в машине – сам не зная чего.
Он просидел больше часа, не сводя глаз с железной двери,
выкрашенной в веселый синий цвет. Струи воды, стекавшие по лобовому стеклу,
сменились ожесточенной моросью, а затем дождь зарядил основательно и уверенно,
словно не собирался прекращаться до зимы.
К дому подъехало такси, перекрыв выезд со двора, и Прохоров
насторожился, оторвал взгляд от гипнотизирующих расплывающихся капель: наглый
шофер остановил машину перед подъездом, куда зашел сыщик с недобрым взглядом.
«Это ничего не значит», – успел подумать Данила, и тут синяя дверь
распахнулась, из нее вышел сыщик, раскрыл черный зонт и придержал створку для
женщины в облегающем платье, показавшейся за ним следом.
«Красивая, холеная, кажется из Америки», – вспомнил
Прохоров, не отрывая от нее взгляда. К этому описанию женщина подходила на все
сто. Она могла оказаться кем угодно, но на любовницу сыщика не походила –
слишком высокий класс был у бабенки, Данила такие вещи к своим тридцати годам
научился определять. Да и в обращении с ней мужик был почтителен: зонт подержал
над головой, пока она шла к такси, дверцу приоткрыл, затем прикрыл за ней.
Женщина опустила окно и что-то сказала, он в ответ покачал головой. Сквозь
размытое стекло Данила видел ее лицо и вглядывался в него жадно, словно пытаясь
прочитать по его выражению, о чем идет речь.
Дождь вдруг перестал, и почти в ту же секунду выглянуло
солнце. Прохоров видел, как сыщик сложил зонт, посмотрев на небо, где рваные
остатки туч уже разгонял ветер. Погода сменилась так внезапно и быстро, как
будто поменяли декорации.
Въехавшая во двор машина посигналила такси, и его пассажирку
скрыло мягко поехавшее вверх стекло. В следующую секунду такси тронулось, а
сыщик, сложив зонт, направился обратно к дому. «Иди, иди, родной, –
торопил его Данила. – Иди, не оборачивайся. Уехала она, все...»
Будто поддавшись его приказу, мужик зашел в подъезд, ни разу
не обернувшись, и Прохоров тут же завел джип и поехал следом за такси, успевшим
скрыться за углом. Он пристроился прямо в хвост черному «Ситроену», не
опасаясь, что его заметят – вряд ли водитель станет подозревать слежку. Плана у
Данилы по-прежнему не было, как не было даже уверенности, что он едет за нужным
ему человеком, но других вариантов Прохоров не видел: будучи человеком
действия, он плохо анализировал ситуацию, и обычно мог разложить ее на
составляющие лишь постфактум, на спокойную голову. Сейчас у него не было такой
возможности: голос Татьяны, умолявшей помочь, всплывал в его памяти в самый
неподходящий момент – когда Даниле казалось, что он вот-вот додумается до
правильного решения, и лишал его способности трезво мыслить. Он понимал лишь
одно: оставаться возле дома сыщика бессмысленно, возвращаться в деревню без
всякого результата нельзя. И чтобы делать хоть что-то, ехал за черным такси,
наблюдая сквозь заднее стекло светлую, аккуратно причесанную голову сидевшей в
нем женщины.
Однако сосредоточившись, Прохоров сумел соотнести рассказ
водителя «уазика» со всем, произошедшим в Голицыно, и картина постепенно начала
вырисовываться в его воображении. Он подумал о том, что убитый был другом этой
красотки, возможно любовником, но по какой-то причине она смогла организовать
поиски его тела только сейчас. Значит, хочет отомстить убийце, размышлял
Данила. Если бы с ней удалось поговорить, убедить ее, что в результате
расследования пострадают невиновные, то Таня могла бы больше не беспокоиться о
своем несчастном больном брате. Данила мог бы все объяснить этой красивой
американке – если бы только она согласилась его выслушать. «Если не согласится,
я ее заставлю».