Киваю двум агентам Секретной службы в штатском – они глядят в оба. Им заранее описали, как я буду одет, и велели не подавать виду. Следуя инструкциям, парни чуть заметно кивают.
В дальнем углу за столиком сидит Лилли в окружении друзей и тех, кто просто затесался в компанию дочери президента. Моя девочка потягивает цветастый фруктовый коктейль. Подруга шепчет ей на ухо, стараясь перекричать громкую музыку, – видимо, нечто смешное, потому что Лилли прикрывает рот ладонью. Впрочем, несколько натянуто, просто не хочет показаться невежливой.
Ее взгляд скользит по лицам в зале. Меня она чуть не проглядела. Щурится, приоткрыв рот; потом улыбается. Не сразу признала – значит, маскировка работает.
Иду, не останавливаясь, дальше, мимо туалетов в кладовую. Дверь не заперта – так и задумано. Внутри пахнет как в общаге. Кругом стеллажи, заставленные разнообразным спиртным, у стен ряды кегов, на бетонном полу – вскрытые коробки с салфетками и стаканами.
В груди разливается тепло, когда входит она – младенец с круглым личиком и огромными глазищами, тянущая ручонки к моему лицу; маленькая девочка, что встает на цыпочки поцеловать меня, а сама перемазана в арахисовом масле и фруктовом джеме; подросток, яростно рубящий воздух ладонью в финале студенческой лиги дебатов, доказывающий преимущества альтернативных видов энергии.
Наконец Лилли отстраняется и смотрит мне в глаза уже без улыбки.
– Так это все правда.
– Правда.
– Она приходила в Белый дом?
– Да, приходила. Большего сказать не могу.
– И куда ты сейчас? Что собираешься делать? Почему без охраны? Одет как-то странно…
– Ну, ну… – Кладу ей руки на плечи. – Все хорошо, Лил. У меня встреча.
– С Ниной и ее партнером?
Вряд ли девушка в лонгсливе с надписью «Принстон» назвала моей дочери свое настоящее имя. Впрочем, чем меньше Лилли знает, тем лучше.
– Да.
– Мы с ней поговорили, и больше я ее не видела, – признается Лилли. – Ни разу. Она вышла из программы, совсем.
– Вряд ли она вообще участвовала в сорбоннской программе, – говорю я. – Полагаю, она в Париж только ради тебя и моталась. Чтобы сообщение передать.
– Почему именно мне?
На этот вопрос я не отвечу. Не стану раскрывать деталей больше, чем нужно. Однако Лилли – вся в мать, столь же умна и соображает быстро.
– Она знала, что я передам сообщение сразу тебе. Без посредников. Лично.
Да, именно так.
– Ну и что она имела в виду? – допытывается Лилли. – Что значит «Темные века»?
– Лил… – Я молча притягиваю дочь к себе.
– Ты не скажешь. Нельзя. – Лилли прощает меня. – Это, наверное, важно. Настолько, что ты велел возвращаться домой, а теперь сам… делаешь то, что задумал. – Она оглядывается. – Где Алекс? Где защита? Два брата-акробата, которых ты ко мне приставил, не в счет.
Окончив колледж, Лилли воспользовалась своим законным правом и отказалась от охраны. Но едва получив от нее весточку в прошлый понедельник, я сразу направил к ней агентов Секретной службы. Домой она вернулась только через несколько дней – сдав последний экзамен, однако меня заверили, что в Париже ей ничего не грозило.
– Охрана неподалеку, – отвечаю. Лилли незачем знать, что я разгуливаю по городу беззащитным, ей и без того волнений хватает. Года не прошло, как она потеряла мать, толком не успела оправиться. Не хватало еще страха потерять и второго родителя. Лилли уже не ребенок, взрослая не по годам, но, господи боже, ей всего двадцать три, и она совсем не готова к тому, что может обрушить на нее жизнь.
Сердце сжимается от боли при мысли о том, что все это может означать для Лилли, однако выбора нет. Я принес клятву защищать страну, и больше ее исполнить некому.
– Послушай, – беру дочку за руку. – Ближайшие несколько дней тебе надо пересидеть в Белом доме. Твоя комната ждет, все готово. Если нужны будут вещи из квартиры, агенты принесут.
– Я… я не понимаю. – Она заглядывает мне в глаза, ее губы дрожат. – Папочка, тебе что-то угрожает?
Я еле сдерживаю чувства. Лилли еще в переходном возрасте перестала называть меня папочкой. Правда, раз или два это слово слетало с ее губ, когда умирала Рейчел. Лилли бережет его на черный день, когда особенно напугана и уязвима. Я выдержал издевательства сержантов-садистов, злобных иракских дознавателей, козни законодателей-интриганов и хитроумные вопросы вашингтонских журналистов, но лишь родная дочь способна потянуть за скрытые ниточки моей души.
Прислоняюсь головой к ее голове.
– Мне-то? Да ну, брось. Обычные предосторожности. Стандартные меры.
Лилли крепко обнимает меня за шею, и я прижимаю ее к себе. Слышу ее всхлипы, чувствую дрожь.
– Я очень тобой горжусь, Лилли, – шепчу ей, а в горле стоит ком. – Я говорил тебе?
– Ты постоянно мне это говоришь, – шепчет она в ответ.
Глажу по голове свою умную, сильную и независимую дочь. Лил теперь женщина, которой от матери достались красота, ум и воля, но для меня она навсегда останется ребенком, улыбавшимся во весь рот при виде меня и спокойно засыпавшим даже после кошмаров, если за руку держал папочка.
– А теперь уходи с агентами, – шепотом велю я. – Хорошо?
Лилли отстраняется и, утерев слезы, вздыхает.
А потом вдруг снова кидается на меня.
Я, зажмурившись, прижимаю к себе ее дрожащее тело. Взрослая дочь внезапно становится на пятнадцать лет младше – маленькой школьницей. Ей нужен отец, за которым как за каменной стеной, который не подведет.
Хотелось бы не отпускать ее, утереть слезы и избавить от всех страхов. Однако я уже давно сказал себе: нельзя всюду ходить за дочкой и следить, чтобы мир ее не обидел.
Кладу ладони на щеки Лилли, а она смотрит на меня с надеждой опухшими заплаканными глазами.
– Я люблю тебя больше всего на свете, – говорю я ей. – Обещаю, что вернусь.
Глава 21
Когда Лилли уходит с агентами Секретной службы, я иду в бар и прошу там стакан воды. Потом достаю из кармана таблетки, стероиды – чтобы повысить уровень тромбоцитов. Терпеть не могу это средство, из-за него толком не соображаешь. Тем не менее выбора нет: либо действовать с мутной головой, либо совсем выбыть из строя. Причем второй вариант не годится.
Возвращаюсь к машине. Небо темное, как мои икры и бедра от синяков. Воздух насыщен влагой.
Достав телефон, на ходу звоню доктору Лейн. Номер она не узнао́ет, но непременно ответит.
– Доктор Лейн, это Джон Данкан.
– Господин президент? Я всю вторую половину дня вам дозвониться не могу!
– Знаю, я тут занят.