Ослик взглянул настолько выразительно, что Дикобраз устыдился.
Омерта!
* * *
Дверь открыл сам подеста. Взглянув белыми круглыми глазами, дернул горлом, ухватил воздух губами.
– Д-дуче… Дуче!!!
7
Лейхтвейс, отхлебнув кофе, отозвался без особого азарта.
– Дуче? И что на этот раз?
Цапля упала в кресло, пододвинула чашку поближе.
– На этот раз, вероятно, расстреляют. Его, Бенито Муссолини. Допрыгался, макаронник.
Если Лейхтвейс и удивился, то не слишком. Для совещания в Семеновском нужен повод? Вот и повод. Шашечки выстраивались в ряд.
– Неужели неинтересно? – поразилась Неле, доставая сигаретную пачку. – А я по этому случаю даже закурю. Уверена, наши сработали.
Щелкнула зажигалкой, затянулась, выдохнув сизый дым.
– Это ведь Дуче об Антигитлеровской коалиции толковал? Вот и вспомнили. Летел в Испанию, в Мадрид, к генералу Санхурхо, а над морем, неподалеку от побережья, самолет перехватили. Дуче, конечно, с сопровождением был, но не помогло. Другие машины посбивали, а его «Капрони» зажали в «коробочку» и посадили на «красной» территории. А дальше – под белы ручки и в подвал с решетками. Республиканцы, естественно, заявили, что их летчики постарались, но им никто не поверил. Берлин заявил, что это англичане, Лондон – что французы. А я думаю, ребята из «Кондора» работали, недаром газеты пишут, что легион в Польше на маневрах. Странно, что так близко, могли бы и на Аляску отправить.
– Все Дуче любят, всем он дорог, – рассудил Лейхтвейс. – А если по-русски: умер Максим, ну и черт с ним.
– Тебе все равно?
Он дернул плечом.
– Моя работа – нынешней ночью. И не надо, Неле, намекать. Не все равно итальянцам, которых Муссолини довел до ручки. Я – русский, пусть и с немецкой фамилией. Мне не все равно, что происходит у меня дома, здесь в Москве! Ты считаешь меня наемным убийцей, считай и дальше. А я все-таки достану этого… Который в пяти машинах.
Девушка, затушив сигарету, встала, подошла к стоящему на подоконнике патефону. Взяла пластинку, верхнюю, из стопки.
– А что если я поставлю танго?
8
Князь прикрыл рюмку ладонью.
– Не буду, и вам, синьор Гамбаротта, не советую. Очень скоро в Матере живые станут завидовать мертвым.
Красное вино плеснуло на скатерть. Подеста поставил бутылку, потер ладонью лицо.
– А что я могу сделать? Карабинеры мне не подчинены, народ меня, фашиста и представителя власти, ненавидит. Дуче наверняка расстреляют – и меня следом. Да что я вам говорю, князь! Вы же и есть – главный заговорщик.
Дикобраз усмехнулся.
– Не главный. Если по-военному, начальник оперативного отдела главного штаба. Сценарист! Через несколько часов в стране будет создано правительство Национального Единства. Хотите оправдаться перед трибуналом, действуйте. Спасите город!
Подеста встал из-за стола, взглянул невесело.
– А я действую. Вчера послал в Рим подробный доклад про весь этот заговор. И про нашего бригадира, и насчет призраков, и про то, что они трупы убитых на кладбище прячут – зарывают в чужие могилы.
– Подселяют не в срок, – кивнул князь. – А про то, что из Рима всем этим и руководят? Вас бы, синьор Гамбаротта, не помиловали в любом случае. Могли бы даже на цепь посадить – в Водяном дворце. Кстати, там в стену вмурованы людские кости. Их надо захоронить, иначе Матере покоя не будет. Но это потом, а сейчас – действуйте!
Джузеппе Гамбаротта, пройдя к столу, достал из ящика пистолет в кожаной кобуре и две пачки патронов.
– Водяной дворец? О нем только слышал, меня к этой тайне не подпустили. А вот в нижних подземельях, под горой, бывал еще в детстве. Играли с друзьями в разбойников. Там есть выходы у самого кладбища.
– Поэтому пса видят сразу в разных местах, – вспомнил Дикобраз. – Что будете делать, синьор Гамбаротта?
– Исполнять свой долг. Прикажу всем, чтобы заперлись в домах и не выходили на улицу. А сам встречу бандитов. Пусть вначале переступят через мой труп.
Алессандро Руффо ди Скалетта поглядел на фашиста с невольным уважением. Се человек! Только план уж больно плох. Переступят – и дальше пойдут.
– Нельзя запираться. Все мужчины должны собраться на площади. Позовите Луиджи Казалмаджиоре и его родичей. Люди могут вам не поверить, зато поверят им. Пусть вынесут флаги цехов и городское знамя, все должны увидеть, что мы не боимся, и Матера жива. Если уж поднимать мятеж, то всерьез. А с бандитами я поговорю сам.
Подеста долго молчал. Смотрел в окно на пустую площадь, сжимал и разжимал крепкие кулаки. Наконец обернулся.
– Одного не понимаю, синьор Руффо. Вам-то какое дело до наших бед? Матера для вас – просто тюрьма без стен. Вы хотите рискнуть жизнью, вместо того, чтобы просто бежать. Почему?
Дикобраз, бывший берсальер, улыбнулся.
– А мне очень нравится этот город.
9
…Последние шаги салиды – шестой, седьмой… Восьмой!.. Resolucion natural! Музыка стихла, и Лейхтвейс, отступив назад, отдал поклон – резко, под ритм умолкнувшего танго.
В лунном свете,
как в пляске Смерти,
Стыд бесстыден –
и капля к капле
Наши души
сольются вечно…
Партнерша не ответила, так и стояла ровно, не опустив головы. Наконец, неохотно разомкнула сжатые губы.
– Пьятерочка с мьинусом. Зубрилька!
Он и не думал обижаться, привык. Девушка же, подумав немного, пояснила, уже по-немецки:
– Танго – не только выученные шаги и фигуры. Танго – прежде всего мужчина, который тебя обнимает. Мужчина – а не мальчик из выпускного класса.
Мальчик из выпускного, согласно кивнув, присел за стол.
– Кто бы спорил, Неле. Настоящий мачо должен быть свиреп, волосат и вонюч. Тогда он действительно – адреналин…
– Это лучше, чем проснуться утром, посмотреть на соседнюю подушку и подумать: а что я здесь делаю?
Цапля тоже присела, потянулась к сигаретам.
– Еще одну, пожалуй. Не хочется тебя еще раз огорчать…
Щелкнула зажигалкой, откинулась на спинку кресла.
– Поэтому спрошу о другом. Лейхтвейс – это кто?
Вот теперь он действительно удивился.
– Ну… Генрих Лейхтвейс, гоф-фурьер герцога Нассау. Его оклеветали, избили плетьми, опозорили, его девушку заключили в тюрьму. И Лейхтвейс начал мстить герцогу и его приспешникам… Рейнский Робин Гуд!
Цапля усмехнулась:
– А кто его месть оплачивал? Чья разведка? Это я, как ты догадался, с подходцем. Давай расскажу историю про человека, которого ты хорошо знаешь. Догадался? Про Веронику Оршич.