Спящая красавица - читать онлайн книгу. Автор: Дмитрий Бортников cтр.№ 33

***

Мне дали ученический билет. Я должен вклеить фотографию.

Что там была за рожа! Серьезно! Я себя не просто не узнал! Я даже не подумал, что это — я! Этого не могло быть! Как я стал похож на мать... Косое лицо. Полнейшая асимметрия. В этой перекошенности было что-то от нее... Как болезнь. Да. Она ведь говорила. Про меланхолию. Про это. Это она меня заразила. Теперь это стало заметно. Видно. Да. Теперь я это увидел...

Всматриваясь, я пытался понять, что же это такое? Ну и рожа! Перекошенная! Казалось, фотограф наступил мне на яйца! Черт знает что! Я становился все больше и больше похож на мать! И она это знала. Она это видела. Наверное, всегда. Господи! А теперь я сам это видел! Своими глазами!

Черт! Меня это ввергло в настоящую меланхолию! Мать говорила, что сыновья, похожие на матерей, будут счастливыми! Ну и ну! На такое даже нельзя обижаться! Ни грамма! Оказывается, я был счастливчиком?! Ха! Нет?! Разве нет?! Сволочи! Я мог просто взорваться от счастья! И все забрызгать своим счастьем! Всю жизнь потом стены не отмыть от моего счастья! Ну и ну!

Я просто рассвирепел! Если скрипеть зубами — это меланхолия, то я был самый меланхоличный из всех меланхоличных меланхоликов в меланхоличном радиусе трех меланхоличных километров в этом меланхоличном городе! Это точно!

Я становился похожим на мать! Подумать только! Вот это подвох! О-о-о!

Но не все так просто. Я думал о матери, о ее детстве, о том, как она меня родила. Я пытался вспомнить лицо Ольги. Она тоже похожа на мать? Я смотрел на свою фотографию и видел мать. Мать! Ее! Только ее... Это было тяжело. Правда тяжело. Я будто увидел ее жизнь. Обнаженную жизнь. Ту, которую, может быть, и она сама не видела... Я видел пустоту. Пустоту всех ее сил. Всех стараний. На нашей земле ничего не могло взойти. Наша земля была мертвой.

Так странно было чувствовать это. Ни тяжести, ни боли. Нет. Только пустота. Пустота и бесполезность. Пустота без тоски. Бескровная пустота.

В тот день в нашем толчке, сидя над дырой, я почувствовал смирение.

Это было удивительно! Я даже прослезился! Я чуть не сполз на пол! Еще бы немного, и я зарыдал. Ничего не надо было делать. Ничего. Я мог бы провести остаток своей жизни здесь. В этой общаге. В этом толчке. Он был как мертвецкая. Как морг. Так тихо, так спокойно. Как морг, откуда все ушли. Как мертвецкая в мире, где никто уже не умирает... Я бы лежал здесь. Засунув руки под мышки. Для тепла. Я мог бы лежать здесь лицом к стене или на спине. Мне не от чего было отворачиваться. Я бы забыл свою жизнь. Свое прошлое. Свою мать. Свою сестру. Солдат. Феликса. Все...

Ничего бы не изменилось. Ничего бы не произошло. Ни ветерка! Ни движенья ресниц!

Наверное, я переживал в тот момент то же самое, что и дядя! Только во мне не было тоски! Ни страха, ни тоски. Только смирение.

Как громом пораженный, я сидел, уставясь в кафельный пол. В эти белые квадраты. В трещинки. В прожилки. Может, кто и видел лучшие времена... Я не знаю. Нам никто ничего не обещал. Никто. Ни мира, ни счастья, ни красоты. Ни синих глаз. Ни густых волос. Ничего.

Я вернулся из толчка как покалеченный! От смиренья у меня заплетались ноги. От слабости я даже засмеялся. Тоненько-тоненько! Наверное, впервые со дня приезда. Так странно. Я сидел один и смеялся!

Я был совсем один в этом городе. Да. Совсем-совсем один.

***

Мы все здесь были без мам и пап. Мы были свободны. Нас спустили с цепи! Должны же мы были отрабатывать любовь! Окупить! И не только! Это уж само собой! Нет. От нас требовалось еще и принести прибыль! На нас возлагались надежды! «Здесь из вас всех сделают людей! — возмущался дядя. — А то сплошные маменькины сынки! Ничего-ничего! Похлебаешь говно лаптями! Никому еще не помешало!»

«Пить так пить!» — сказал котенок, которого несли топить. И мы пили эту свободу! Всеми дырками! Мы жрали ее! До тех пор пока не надо было стирать белье! Да. До стирки. В конце недели. До тех пор пока не наступало воскресенье! Мы все воскресали поодиночке. Кто как мог. Каждый стирал по-своему.

Те, у кого были отцы, — в одну сторону! Те, у кого только легенды, — в другую! Так всегда было и так будет! Всегда! Хо! И в аду нас построят в две шеренги. По тому же принципу. На-а-а-пра-а-а-аво! Вперед! Шагом ма-а-арш! И музыка. Да. Марш. Музыка — это обязательно. Музыка вливает в сердца бодрость! От нее по заднице святые мурашки. Она заставляет смотреть в одну сторону! Всех! Даже глухих. Но наши шеренги не станут колонной. Даже там. Даже под музыку. Есть такие звери, которые никогда не лягут вместе! Ручные, мы будем плясать в одиночку...

Зависть. Да-да, меня пожирала зависть. Я смотрел в окно, а она поднималась снизу. Она жрала меня, как акула! От меня оставалась половинка.

Их лица, улыбки сыновей... На родителей я сначала не обращал внимания. Что они мне?! А вот дети. Это другое дело! Они так сладко жмурились! Такие сладкие, что хотелось впиться им в глотки! В щеки! Они были как младенцы спросонья! Такие безмятежные... Такие искренние! Эти мальчики. Эти здоровые лбы! С яйцами как у слонов. С усами.

Что это было? Зависть. К чему? А к тому, что они так лыбились! Они не знали насилия! В них умещалось все. И насилие тоже. Но я не мог в это поверить! Я им не верил! Неужели они так могут! Так могут улыбаться! Так требовать любви! Ну и рожи! Они были так откровенны... И как их любили...

Зависть жрала меня, как свинья! Под ее хрюканье я готов был взлететь! Я стал легким! Она сожрала мою задницу, всю нижнюю половину, что оставалась под подоконником!

Пацаны выходили стесняясь. Они стеснялись своих родителей! Ох-хо-хо! Какие нежные! Какая чувствительность! Вы только подумайте! Они стыдились материнских размалеванных рож, пылающих болезнью и нежностью! А папки? Батяньки! Они сурово курили, пока их блядовитые жены взлетали в комнаты к сыновьям. Еще бы. Надо все держать под контролем! Все! Как спят, с кем живут! Чем срут! Что в холодильниках. А вдруг они начнут пить! А колоться!

«Ты себе не представляешь!.. Ты вообще думаешь о своем сыне?! А если он начнет пить?! Ты об этом подумал?!» Они хлопали дверями, и эхо рода летело по общаге.

Отцы сурово курили и ждали. Им было на все насрать. Как младенцам, которых накормили-напоили. Им было все равно. Они сами были сыновья. Только одно их отличало от их же детей. Они больше не росли. И никто над ними не сидел, над спящими. Все. Чтобы выжить, они вернулись в хлев с черного хода.

Они ждали часами. Курили в тачках. Включали печки, радио. Выходили промяться. В дубленках. Толстые, с заспанными глазами. Некоторые грызли семечки. Они были такие стабильные! Как поваленные деревья. В них была мудрость!

«Никому не верь! Ничего не бойся! Никому не давай взаймы! Это я тебе говорю! Ебаный в рот! Я жизнь про-о-ожил... » Сколько раз я слышал такие наставления? Я сам мог уже учить. Мог проповедовать басом! Школа жизни!

Их жены. Как они втюрились, как втрескались в своих сынков! Они будто обжирались шоколадом! Стирка? Да если б сыновья швырнули свои носки в их накрашенные усталые морды! Они бы выстирали их в своих раскаленных ртах! Это была любовь! Да! Именно! Я ее узнал! Это была материнская любовь. С ней шутки плохи, как с гангреной!