Приливы войны - читать онлайн книгу. Автор: Стивен Прессфилд cтр.№ 3

С ними находился профессиональный убийца, Теламон из Аркадии, который отобрал группу из полудюжины сторонников. Он лично спланировал, акцию. Полемид из Афин был его сообщником.

Полемид был некогда другом Алкивиада. Он бился на палубе афинских кораблей в пору захватывающих побед Алкивиада в Геллеспонтской войне и был его телохранителем, когда тот с победой вернулся в Афины. Он стоял справа от Алкивиада, когда тот возродил шествие при праздновании Элевсинских мистерий. Как сейчас вижу его появление в Самосе при возвращении Алкивиада из ссылки. Момент был острый. Двадцать тысяч моряков, тяжёлая пехота — все переживали за судьбу страны, за собственную участь. Они окружили плотину, которую называли Маленькая дамба. Баркас причалил, из него вышел Полемид, прикрывая Алкивиада от толпы, одинаково готовой забросать того камнями или приветствовать. А я смотрел на лицо Алкивиада и видел, что он полностью доверил свою жизнь человеку, идущему рядом с ним.

А теперь, через семь лет, Полемид должен был обнаружить жертву и вместе с убийцей Теламоном уничтожить её. За это ему заплатят из персидской казны талант серебром.

Обо всём этом он поведал мне в первые минуты нашего разговора, ничего не скрывая. Он знал, что моя семья связана брачными узами с Алкмеонидами, семьёй Алкивиада со стороны его матери; что я предан Сократу, чья связь с Алкивиадом также хорошо известна. Он сказал, что я должен сразу узнать худшее и выйти из игры, если захочу.

Имя Алкивиада в приговоре этому человеку не упоминалось. Полемида обвинили в смерти морского офицера по имени Филемон, который был убит приблизительно семь лет назад во время ссоры в борделе в Самосе. Кроме того, его обвиняли в измене. Ясно, что именно в эту категорию будет занесено важное убийство. В те дни такое отклонение от нормы встречалось часто. Но этот окольный путь был оправдан особым статусом обвиняемого.

Полемид был привлечён к суду не по процедуре eisangelia — стандартному обвинению в измене; не по dikephonou — прямому обвинению в убийстве. Оба этих вида позволили бы ему выбрать добровольную ссылку и тем самым сохранить себе жизнь. Нет, он был осуждён — парой известных братьев-мошенников, марионеток признанных врагов демократии — по процедуре endeixis kakourgias, значительно более общей категории «проступка».

Этот абсурдный приговор поначалу поразил. Казалось, обвинители не знакомы с законом. Однако дальнейшие размышления вполне показали его коварство. Обвиняемый, находящийся под этой категорией обвинения, не только мог быть посажен в тюрьму до или во время суда без права добровольной ссылки; ему также отказывалось в освобождении под залог. Приговор будет вынесен не в совете или ареопаге, но в обычном народном суде, где такие формулировки, как «предатель» и «друг Спарты», наверняка вызовут гнев присяжных. Обвинители Полемида желали его смерти в любом случае. И, судя по всему, они могли добиться желаемого.

Хотя многие ненавидели Алкивиада и обвиняли его в падении нашего государства, всё же осталось и много таких, кто продолжал любить его. Они не будут протестовать против казни человека, который предал и убил их героя.

И всё же Полемид видел, что обвинители его — в этом он был уверен — принадлежали к числу тех, кто сговорился с врагами их страны, стараясь купить свои жизни ценой гибели сограждан.

Наружность Полемида была поразительной, необыкновенной. Темноглазый, чуть ниже среднего роста, мускулистый. Хотя ему было далеко за сорок, талия у него была как у юноши. Борода цвета железа, а кожа, несмотря на заключение, осталась цвета тёмной меди — кожа человека, который значительную часть жизни провёл на море. Шрамы от огня, копья, меча — на руках, на ногах, на спине. На лбу всё ещё оставалось рабское сиракузское клеймо в виде коппы, буквы Q, — знак плена и невыносимых страданий того, кто уцелел во время сицилийской катастрофы.

Ненавидел ли я его? О, я был готов возненавидеть этого человека. И всё же он разоружил меня — ясностью мысли, способом выражать свои чувства, искренностью, желанием оправдать себя и быть понятым. От моего предубеждения не осталось и следа. Несмотря на его преступления, в моём воображении он был похож на Одиссея. Полемид держался отнюдь не как жестокий и наглый наёмник. Напротив, в том, как он себя вёл, виделся благородный человек. Он тотчас предложил гостю вино и настоял на том, чтобы, я уселся на единственный имеющийся в камере табурет, причём подложил на сиденье овечье руно, которым прикрывал свой соломенный тюфяк.

Во время нашей начальной беседы он делал гимнастические упражнения, чтобы, несмотря на тюрьму, сохранить хорошую физическую форму. Он мог упереть пятку в стену выше головы и, стоя на другой ноге, приложить лоб к поднятой голени. Однажды, когда я принёс ему несколько яиц, он спрятал одно в кулак и, протянув руку, предложил мне разжать его пальцы или раздавить яйцо. Я приложил все силы к этому, но ничего сделать не удалось. Всё это время он смотрел на меня с озорной усмешкой.

Я никогда не боялся оставаться с этим человеком наедине. Проходили дни, и симпатия моя к нему росла, несмотря на многочисленные его преступления и полное отсутствие раскаяния в них. Его имя Полемид, как тебе известно, означает «Дитя войны». Он не был сыном любой войны, скорее войны беспрецедентной по размаху и длительности. От всех прочих она отличалась попранием кодекса чести, справедливости, намеренным лишением свободы — она отрицала те правила, по которым прежде велась борьба среди греков. То была первая из современных войн, и она медленно вела нашего рассказчика к завершению его судьбы.

Он начал как воин и кончил как убийца. Чем отличался от него я? Кто может отрицать, что в глубине души, по чьему-то поручению или собственной оплошности, не был участником такой же тёмной истории, как та, которую разыграл наш соотечественник Полемид?

Он, как и я, был продуктом своего времени. Большие и малые дороги кораблей проложены вдоль берега. Так и его путь шёл параллельно моему и пути главного из наших современников.

Ты спросишь меня, Ясон, — говорил заключённый Полемид, — что самое отвратительное в деле убийства? Являясь образцом честности и неподкупности, ты, несомненно, ожидаешь услышать: отягчение совести, ритуальное осквернение или, может быть, некоторая физическая трудность. Ни то, ни другое, ни третье. Самое трудное в этом деле — принести заказчику голову. Это необходимо сделать, чтобы тебе заплатили.

Теламон из Аркадии, мой наставник в профессии человекоубийства, учил меня помещать отрубленную голову в оливковое масло и доставлять её в кувшине. В начале войны такого доказательства не требовалось. Достаточно было кольца или амулета. Требования к убийце ужесточались по мере продолжения войны. Те жертвы, которых убивали не сразу, неизменно умоляли — некоторые очень горячо и многословно — сохранить им жизнь. Со своей стороны я считаю постыдным опускаться до того, чтобы вымаливать пощаду. Я выполнял свои обязательства.