Синицын укоризненно покачал головой:
— Антон Васильевич. Смею предположить, эти ваши коммерции не имеют ничего общего со служебной необходимостью.
— Жить-то как-то надо? — беззлобно огрызнулся Игнашевич. — Ведь сам я не ворую...
— Разливайте, — скомандовал я, предупреждая возможные трения. — Кстати, здесь найдется укромное место, чтобы спрятать золото? Пока не уляжется суматоха, перебазировать его куда-либо будет неразумным.
— А как же, — эсер подал мне наполненную рюмку. — В подвале я оборудовал небольшой тайничок. Там же лежит оружие с боеприпасами.
— Отлично. Ну что, господа, с почином...
Коньяк действительно оказался весьма неплох. Но мы позволили себе употребить всего одну бутылку. Почему? Да потому что на сегодня, а верней, на завтрашнее раннее утро, была запланирована еще одна акция. Дело в том, что до сих пор осталась не оборванной одна ниточка, связывающая меня с разгромленной польской резидентурой. И эту ниточку требовалась как можно быстрее оборвать.
Мы обговорили дальнейшие действия, после чего разошлись по своим делам, условившись встретиться здесь же в двадцать ноль-ноль, как раз перед наступлением комендантского часа. В том, что он будет введен, никто из нас не сомневался. Пуговкин отправился договариваться об еще одной конспиративной квартире, а верней — целом доме в азиатской части Константинополя, а Синицын как на крыльях полетел покупать вторую машину. Тетюха и Игнашевич свои цели не озвучили, ну а я поплелся домой, для того чтобы банально вымыться, поесть и отоспаться. К тому же надо было наконец забрать у кожевенника готовые кобуры.
Для конца января погода стояла более чем приличная, поэтому решил прогуляться к пансиону пешим порядком. Благо идти предстояло всего около полутора километров. А свой маршрут спланировал так, чтобы пройти мимо антикварной лавки пана Опольского. Нет, ну интересно же: сработал наш ложный след или нет?
Однако ничего понять не удалось, потому что магазинчик оказался банально закрыт. А это, с довольно большой долей вероятности, позволяло предположить, что поляка до сих пор никто не хватился. А если хватились, то паники еще не подняли. Да и кому панику поднимать? Как я уже успел узнать, местная полиция — учреждение довольно специфическое, если не сказать больше. Но посмотрим. Поляки в любом случае работали в тесном контакте с оккупационными спецслужбами, а этих ребят недооценивать явно не стоит.
— Нет так нет. Горевать не буду... — пробормотал я и направился дальше, искоса поглядывая на солдатиков оккупационных войск.
Французские зуавы в алых фесках, английские «томми аткинс»
[49] в плоских как блин касках и даже итальянские берсальеры
[50], щеголявшие перьями на шляпах — патрулей на улицах стало гораздо больше. Они расхаживали по улицам и выборочно задерживали людей, преимущественно восточной внешности. Видимо, турок, которого я шарахнул по башке, все- таки умудрился смыться.
С местной публикой никто не церемонился. В случае малейшего неповиновения в ход шли приклады и дубинки, после чего потерявшего способность держаться на ногах самостоятельно персонажа куда-то уволакивали.
Особенно свирепствовали чернокожие французские солдаты. От этих доставалось всем подряд, даже женщинам и европейцам.
Чтобы переждать суматоху, я направился к парикмахерской, на вывеске которой был изображен колоритный пузатый усач, почему-то в поварском колпаке, но с громадными ножницами в руках. Уже взялся за начищенную латунную ручку двери, как меня кто-то сзади схватил за рукав.
Я немедленно обернулся и увидел здоровенного негритоса в форме французского зуава.
— Куда твоя ходить? Документы давать! — кривя лицо в злобной гримасе, с чудовищным акцентом орал чернокожий. — Быстро давать!
Его товарищ, такой же африканец, только размерами поскромней, довольно сильно двинул меня прикладом в грудь. Видимо, для ускорения выполнения команды.
«Охренел, сука чернозадая?!!» — я едва не врезал ему в иссиня-черную морду, но сдержался и заорал по-французски:
— Смирно, обезьяны черномазые! Кто командир, мать вашу?
Африканцы растерянно выпучили глаза и немедленно приняли строевую стойку, звякнув о мостовую прикладами своих винтовок Бертье.
— Что здесь происходит? — к нам тут же подскочил немолодой полноватый лейтенант.
— Это я у вас хочу спросить, лейтенант, что здесь происходит? — я сделал четкий полуоборот к нему. — Что позволяют себе ваши подчиненные?
— Лейтенант Жискар, — французский офицер не особо смутился и небрежно откозырял мне. — С кем имею честь?
— Кавалер ордена Почетного Легиона, барон фон Нотбек... — исходя желчью и презрением, представился я. — Вот мои документы!
На лице лейтенанта сразу прибавилось почтительности. Он быстро пролистал паспорт, вернул его, а потом еще раз приложил руку к своему кепи.
— Приношу свои извинения, барон, за этот досадный инцидент. В случае вашего неудовлетворения извинениями вы можете подать жалобу моему командованию... — было видно, что французу явно не по себе.
— Я удовлетворен... — буркнул я, сбавляя тон. — Ну и солдаты у вас...
— Африканцы, из наших колоний, сенегальцы, — извиняющимся тоном пояснил француз. — Дикие совсем. Но порка понемногу делает из них людей.
«Очень скоро вы начнете каяться перед этими дикими... — со злорадством подумал я, — платить и каяться. Жаль, ты уже не увидишь, как будут гореть машины в Париже... »
— Сочувствую. А что случилось, лейтенант?
— Было нападение на наших солдат, — охотно объяснил француз, — есть убитые.
— И кто осмелился?
— Кемалисты. И одному из нападавших удалось сбежать. Господи, да что же это такое... Простите меня, барон... — лейтенант повел взглядом, увидел, как его подчиненные начали тиранить еще одного европейского господина, и, придерживая рукой кобуру, побежал к ним.
Я постоял немного, передумал стричься и быстрым шагом отправился дальше. В квартале, где располагался пансион, все было спокойно, так что домой удалось добраться без происшествий. Горячий душ и печенная на углях камбала с орехово-чесночным соусом окончательно вернули настроение, а пару часов крепкого сна, со свернувшимся в клубок в моих ногах Василием, восстановили мне силы.
Проснувшись, я откушал просто божественной пахлавы с кофе, после чего в сопровождении Ясмины отправился к кожевеннику.