Загадка воскресшей царевны - читать онлайн книгу. Автор: Елена Арсеньева cтр.№ 29

Следует ожидать самых решительных мер. Я буду действовать по обстановке».

Вслед за этим Верховцев получил еще одно донесение от Иванова: «По сообщению моего источника, отряд красногвардейцев, выполняя распоряжение местного совдепа, отправился в бывший губернаторский дом, где жила семья государя, и предложил всем одеться и собраться в путь. Был подан специальный поезд в составе трех вагонов. Красноармейцы усадили арестованных в вагон, а сами разместились на площадках. По дороге будто бы император вступил в пререкание с красноармейцами и начал протестовать, что его увозят в неизвестном направлении. После этой перебранки красноармейцы якобы закололи Николая Романова. Тот же источник передает, что великие княжны и бывшая императрица остались живы и увезены в безопасное место. Что же касается бывшего наследника, то он тоже увезен, отдельно от остальных членов семьи.

Сейчас я занят тем, что пытаюсь проверить эти сведения и выяснить, куда отправлены члены царской семьи и в самом ли деле убит государь».

Иванову удалось получить копию телеграммы, которая была отправлена исполкомом Уралоблсовета Ленину и Свердлову 17 июля 1918 года. Она гласила:

«Ввиду приближения неприятеля к Екатеринбургу и раскрытия Чрезвычайной комиссией большого белогвардейского заговора, имевшего целью похищение бывшего царя и его семьи. Документы в наших руках. По постановлению президиума областного Совета в ночь на 16 июля 1918 г. расстрелян Николай Романов. Семья его эвакуирована в надежное место. По этому поводу нами выпускается следующее извещение: „Ввиду приближения контрреволюционных банд к красной столице Урала и возможности того, что коронованный палач избежит народного суда (раскрыт заговор белогвардейцев, пытавшихся похитить его и его семью, и найденные компрометирующие документы будут опубликованы), президиум областного Совета, исполняя волю революции, постановил расстрелять бывшего царя Николая Романова в ночь на 16 июля 1918 года. Приговор этот приведен в исполнение. Семья Романова, содержавшаяся вместе с ним под стражей, в интересах охраны общественной безопасности эвакуирована из города Екатеринбурга. Президиум областного Совета“».

Войска чехословаков в самом деле подступали к Екатеринбургу, однако белогвардейский заговор был циничной выдумкой, с помощью которой большевики пытались оправдать свои действия перед Совнаркомом.

Впрочем, эти действия были им одобрены – независимо от того, поверили члены Совнаркома в миф о заговоре или нет.

Сразу после получения Верховцевым последнего донесения от Иванова по Петербургу разошлась весть о расстреле императорской семьи в доме Ипатьева, а там появилось и официальное сообщение об этом.

Все, мечтавшие об освобождении государя, государыни и их детей, опустили руки… все, кроме Верховцева, которому Иванов сообщил: расстреляны только сам Николай, его сын, доктор Боткин и несколько слуг, а остальные члены царской семьи тайно вывезены в Пермь.

Косвенно подтверждалось это и информацией одного из агентов Верховцева, который работал в Петроградском Совете: Глеб Зиновьев ^[59] срочно командировал в Пермь своего личного секретаря и доверенное лицо Анну Костину. Ходили слухи, что Костина едет в Пермь, чтобы навестить своего жениха Владимира Мутных, однако поверить в то, что в разгар гражданской войны кто бы то ни было, пусть даже секретарь самого Зиновьева, отправится литерным поездом ^[60] в Пермь на свидание с любовником, мог только самый наивный из людей. Верховцев к их числу не принадлежал.

Преодолев первый приступ горя и негодования оттого, что мертв не только государь, но у кого-то поднялась рука и на четырнадцатилетнего больного мальчика, Верховцев сам отправился в Пермь, где встретился с Ивановым. Скоро план спасения императрицы и великих княжон был готов.

Филатовы еще заранее получили приказ срочно отправиться в Пермь и немедленно выехали туда. Собственно, путь их лежал не в сам город, а в имение Полуденка, которое находилось неподалеку от деревни Нижняя Курья. Принадлежала Полуденка семье Козыревых. Сам Козырев был тайным сотрудником Отдельного жандармского корпуса, еще накануне войны освобожденным от службы из-за тяжелого ранения, но оставшимся верным присяге и долгу. Иванов и Верховцев поселили в Полуденке Филатовых. Именно в ней предстояло найти временный приют и спасшимся от большевиков бывшей императрице и ее дочерям.

Кроме Иванова, Верховцева, Козыревых и Филатовых задействованы были еще несколько человек, но их Верховцев знал хуже, чем своих прежних сотрудников, проверенных еще по работе в Отдельном жандармском корпусе. Он очень жалел, что кто-то из них был уничтожен чекистами, кто-то уехал из России, кто-то умер. Вскоре после Февральской революции Верховцев лишился человека, которому полностью мог доверять и на помощь которого очень рассчитывал, потому что тот полностью был в курсе всех дел, связанных с Филатовыми. Звали его Маврикием Семеновичем Подгорским. Хоть он некогда приятельствовал с Бородаевым, которого Бойцов в свое время выгнал со службы, Подгорский давно прервал с ним все отношения, несмотря на то что дети их продолжали дружить. Маврикий Семенович, к несчастью, умер от внезапно развившейся пневмонии. Перед смертью он просил Бойцова помогать его семье, сыну – может быть, даже взять его на службу. Но Павел Подгорский оказался ни на что не годным бездельником, и Бойцов не смог и не захотел исполнить просьбу его отца. К тому же, в отличие от старшего Подгорского, младший был сторонником Керенского, которого Бойцов ненавидел и считал предателем и одним из заклятых врагов России.

Впрочем, это все осталось в прошлом. Сейчас Бойцову-Верховцеву ничего не оставалось, как действовать теми силами, которые имелись в его распоряжении.

До дома, в котором жил Клаус, Анатолий добрался, почти теряя сознание от усталости и голода. На счастье, еще не во всем Берлине были убраны уличные водокачки, и ему порою удавалось утолить жажду.

И вот наконец впереди появилась каменная коробка, которая раньше вызывала у Анатолия брезгливую ненависть, но сейчас показалась ему ну просто-таки землей обетованной!

Лифт не работал. Анатолий кое-как поднялся на третий этаж и постоял перед дверью, набираясь сил. Потом прижал палец к звонку. И внезапно из-за этой запертой двери ему в лицо словно бы бросилось все то неприятное, оскорбительное, порою гнусное, что было для него связано с Клаусом, и он с ужасом спросил себя, зачем притащился сюда – неужели для того, чтобы испытать новые унижения?! – и не лучше ли повернуть назад, пока не поздно?!