Чистая вода - читать онлайн книгу. Автор: Валерий Дашевский cтр.№ 15

Поначалу их было два: пожелтевшая бумажка со сведениями о дебите скважин, заверенная т. Кармелюк. А. П., и гробовое молчание наших абонентов-потребителей: папаш, что брились впопыхах, роняя клочья пены на кухонный линолеум; мамаш, в чьих кастрюлях не переводилась вода; рабочих, смывавших пот и копоть в заводских душевых, овощной базы, кукольного цеха и кирпичного завода, который как ни в чем не бывало выпускал кирпичи, не подозревая, что по данным расходомеров ему давно полагалось забыть, как вода выглядит. И это был верный признак, явное предзнаменование удачи.

Для начала я решил измерить заново дебит скважин. Но оказалось, что т. Кармелюк А. П. находится в декретном отпуске. Миниатюрная женщина с остреньким птичьим лицом и большими, темными, горевшими, как в лихорадке, глазами — словесный портрет наших слесарей, — с весны и по сей день вкушавшая радость материнства, была незаменимым человеком, без которого слесаря не могли ступить и шагу. Они уверяли меня, что она выйдет на работу после Нового года, а установить водомеры — дело пустячное и плевое.

Я сказал: «Черт с вами!» — и решил начать с начала — с насосов, что крутились, вертелись и пыхтели на сорокаметровой глубине скважин. Я проверил показания станционных амперметров: по ним выходило, что насосы загружены полностью, — и записал показания в блокнот. В конце дня я распорядился поочередно открыть скважины на сброс и, стоя на берегу реки, убедился своими глазами, что из каждой грубы бьет струя двухметровой длины при диаметре сбросных труб полтораста миллиметров. Мог ли с 6 апреля, со дня последнего замера дебита, осесть водоносный горизонт? Могли насосы с 6 апреля выкачать столько воды, что в матушке-земле ее заметно поубавилось? Вряд ли. Но такой ответ был, естественно, у инженеров не в ходу.

И, спрятав блокнот в задний карман брюк, я отправился в свой институт, вернее, на кафедру гидрогеологии своего института. Мне пришлось пожать множество рук, множество раз повторить, где и кем я работаю, дать множество советов насчет предстоящего распределения. «Рама, как, по-твоему, ялтинский „Водоканал“ — стоящее место?» — но в конце концов я достиг желаемой цели: передо мной за заваленным бумагами письменным столом сидел завкафедрой профессор Павел Андреевич Деев, и его легкие при вдохе издали легкий хрип, как мехи старенькой гармошки, а глаза — сгусток ума и стариковской иронии — взирали на меня с благодушной, доброжелательной укоризной.

— Рамакаев, вы меня удивляете, хотя что с вас взять! Вы молоды — у молодых только ножки на уме! Нет, водоносный горизонт не может измениться за полгода — и за два года он тоже не изменится, вы можете сослаться на меня. Сослаться на саму природу: вы представляете, сколько воды содержит водоносный пласт, даже незначительный? Да, может измениться — в результате смещения слоев почвы или по другим, не менее веским причинам, но у нас нет, нет землетрясений, у нас не Суматра, и, уверяю вас, ваш пласт остался прежним — за полгода он не мог изменить уровня, нет, нет и нет.

Я пожал старческую руку, выслушал добродушное, ироническое напутствие и покинул институт.

Стало быть, уровень водоносного пласта не понизился — Павлу Андреевичу я верил так, как верил в свое время таблицам Брадиса. Теперь требовалось выяснить, какую роль во всей этой истории играют гидравлические потери — потери на шероховатостях труб, на поворотах, на задвижках, и как влияет на подачу пьезометрический столб — несколько десятков тонн воды, проталкиваемой вверх по трубам, вплоть до самого Госпрома насосами № 1 и 4. Гидравлические потери не могли быть большими, это я и сам понимал. А насосы № 1 и 4 были подобраны так, что пьезометрический столб был им нипочем. Но я нуждался в авторитетной справке. И я ее получил — от Гранта Аршаковича Мирояна, единокровного брата нашего управляющего, обладателя завидно густой и курчавой шевелюры. На этом, собственно, различия кончались. Грант Аршакович, начальник пьезометрического отдела, был кандидатом технических наук, копией брата и воплощением национального темперамента.

От Гранта Аршаковича я узнал, что потери не могут быть большими. «Вы что, не проходили гидравлику?»

Что в свое время они были попросту сосчитаны с точностью до двух знаков после запятой. Но в данный момент расчета нет. «Черт, я совершенно ясно помню, что мы его хранили. Где он, Вера?»

Что пьезометрический столб в работе станции не помеха. «Вы понимаете, этот столб существует с тех пор, как существует Госпром и там пьют воду!».

Что, если дело станет за конкретным расчетом, отдел представит его в течение двух дней. «Девочки посчитают. Я сам посчитаю. Что там считать?!»

Итак, я с уверенностью мог сказать, что вода поступает из-под земли в том же объеме, что и 6 апреля при т. Кармелюк. П. Это легко было проверить: один водомер, три слесаря и т. Кармелюк А. П. — вот все, что требовалось для подтверждения этого факта.

И я сделал пометку в блокноте.

Кроме того, я с не меньшей уверенностью мог сказать, что пьезометрический столб и гидравлические потери не влияют на подачу станции. И получить в подтверждение исчерпывающий математически-гидравлический расчет товарища Мирояна Г. А.

И я снова сделал пометку.

Но я еще не знал, перекрывает ли служба сети для своих текущих ремонтов наши водоводы за пределами станции и как это отражается на подаче. И я припрятал блокнот в задний карман брюк, с тем чтобы извлечь его на свет после беседы с начальником службы сети.

Поиски фактов пришлось приостановить, так как меня вызвали в трест для внеочередного разноса. Воспользовавшись случаем, я заглянул в приемную управляющего, поцеловал Валю, условился с ней на вечер и отправился в родной отдел.

И вновь неумолимый, начальственный взгляд упирался мне в середину груди и капельки пота — предвестники близкого удушья — выступали у меня на висках. Я стоял у дверей, мял шапку, как мужик в канцелярии, и покрывался испариной на глазах у Пахомова, начальника планового отдела Федина и Веры Ивановны — профорга. Пахомов начал повышать голос; он делал это постепенно, руководствуясь, по-видимому, соображениями гуманного порядка — чтобы я нечаянно не оглох. И тут меня осенила спасительная, блистательная в своей простоте мысль. Она была настолько проста, что в первый момент я зажмурился, боясь спугнуть ее или сказать глупость. Потом я поднял руку, прерывая громыхающий аллегорический речитатив на полуслове.

— Олег Дмитриевич, хотите убедиться, что станция тут ни при чем? До нормальной подачи не хватает кубометров триста, верно? Давайте пустим девяносто пятую, резервную скважину — по дебиту в ней двести тридцать кубометров — и поглядим, на сколько возрастет подача, — предложил я.

Аплодисментов не было. Было гробовое молчание.

— Для этого нужно изменить схему, — сказал наконец Пахомов.

— Так измените, — сказал я. — Двести тридцать пять кубометров помогут делу. Станция может выполнить план за декабрь!

Слово «план» я употребил не случайно, зная, что оно непременно подхлестнет его, как слово «боль» — врача.

— Э-э… Вообще-то, да… э-э, — протянул он неуверенно. Потом взорвался: — План, план!.. А если другая скважина выйдет из строя, если потребуется резервная, что тогда? Об этом ты подумал?