— Скажи, Чарльз, я когда-нибудь говорил тебе спасибо? Тебе и Мэри?
— За что, мой дорогой?
— За все. — Ричард решил прикрыться иронией. — За то, что приютили бедного сироту. Ну и за все такое прочее.
— Искренне надеюсь, что это взято не из поздравительного послания викария ко дню рождения.
— Просто вдруг осенило.
Чарльз выждал секунду-другую, затем произнес:
— Ты принес нам много радости, и наблюдать за тобой было жутко интересно. — Он заколебался, словно стараясь подобрать нужные слова для следующего высказывания. — Мы с Мэри, — вымолвил он наконец, — смотрели на тебя как на большое достижение. А теперь ступай и наговори ей кучу самых приятных слов.
— Да, — кивнул Ричард. — Пожалуй, пойду. Увидимся позже.
Чарльз поднес газету к глазам, а Ричард стал медленно подниматься наверх, пожалуй, впервые в жизни притворяясь, что не наносит официального визита мисс Беллами.
Мэри была у себя в комнате, разодетая в пух и прах, осыпанная подарками. Тут он сразу переключил скорость. Крепко обнял ее, прижал к сердцу, а затем чуть отстранил от себя и сказал, что выглядит она просто потрясающе.
— Дорогой, милый, милый! — игриво воскликнула Мэри. — Как замечательно, что ты пришел! Я так ждала, так надеялась!
Ричард про себя отметил, что было бы странно с его стороны не осыпать именинницу комплиментами. Еще раз поцеловал ее и вручил подарок.
Было еще рано, а потому энтузиазм ее пока не иссяк. И она восторженно заахала при виде гравюры, выражая свое восхищение, удивление и благодарность. Где, спрашивала она, где, скажите на милость, он раздобыл столь чудесный, исключительный подарок?
Именно на эту паузу в потоке восторгов и восхвалений и рассчитывал Ричард, и тотчас ею воспользовался.
— Нашел гравюру в «Пегасе», — ответил он. — Вернее, это Октавиус Брауни нашел ее для меня. Уверяет, что страшно редкая.
Ее треугольная улыбка не померкла. Глаза сияли, она не отпускала его руки.
— Ах да! — весело воскликнула она. — Этот старикан из книжного магазина! Представляешь, дорогой, он прислал мне поздравительную телеграмму, где говорилось о моей концепции. Очень мило, но понять ничего не возможно.
— Да, он любит выражаться витиевато и заумно, — заметил Ричард. Мэри скроила смешную мину. — Вообще-то был когда-то ученым мужем, преподавал то ли в Оксфорде, то ли в Кембридже. Но не испытывал симпатии к рассерженным молодым людям, вот и предпочел открыть книжную лавку.
Мисс Беллами водрузила гравюру на туалетный столик и смотрела на ее, полузакрыв глаза. — У него вроде бы дочь? Кто-то мне говорил…
— Племянница, — сказал Ричард. И тут, к своему отвращению, почувствовал, как во рту у него пересохло.
— Должна ли я, — спросила Мэри, — спуститься вниз и поблагодарить его? Никогда не знаешь, как вести себя с такого сорта людьми.
Ричард поцеловал ей руку.
— Октавиус, это не сорт, дорогая. Он человек. Так что спустись, он будет в восторге. И да, Мэри…
— Что, мое сокровище?
— Я тут подумал, зная твою доброту… Может, ты пригласишь их выпить? Если, конечно, они тебе понравятся.
Она сидела за туалетным столиком и изучала свое лицо в зеркале.
— Прямо не знаю, — задумчиво пробормотала она, — стоит ли попробовать эти новые тени для век. — Мэри взяла тяжелый флакон венецианского стекла с пульверизатором и щедро побрызгалась духами. — Надеюсь, кто-нибудь догадается подарить мне по-настоящему шикарные духи, — заметил она. — Эти почти закончились. — Она отставила флакон в сторону. — Выпить, говоришь? — спросила она. — Но когда? Не сегодня же!
— Почему бы не сегодня?
Она распахнула глаза.
— Но дорогой, мы же будем только смущать друг друга.
— Что ж, — пробормотал он. — Тебе, конечно, виднее.
Мэри снова смотрела в зеркало и не отвечала. Ричард открыл сумку и достал рукопись.
— Я тут кое-что принес — хочу дать тебе почитать. Это сюрприз, Мэри. — Он положил рукопись на туалетный столик. — Вот.
Она взглянула на титульный лист — «Земледелие на небесах». Пьеса Ричарда Дейкерса.
— Дики? Дики, дорогой! Как прикажешь это понимать?
— Специально приберег для сегодняшнего дня, — ответил Ричард и тотчас понял, какую совершил ошибку. Мисс Беллами одарила его особым словно светящимся взглядом, означавшим, что она глубоко тронута. — О, Дики! — прошептала она. — Специально для меня? Ты мой дорогой!
Его охватила паника.
— Но когда? — спросила она, недоуменно качая головой. — Когда ты успел? И это при том, что ты завален работой. Не понимаю! Нет, я просто потрясена, Дики!
— Работал над ней уже довольно долго. Это… это совершенно не похоже на другие мои пьесы. Это не комедия. Тебе может не понравиться.
— Так… ты написал что-то серьезное и великое? Наконец-то! — прошептала она. — Мы всегда знали, что это рано или поздно произойдет. И совершенно самостоятельно, да, Дики? Без всяких глупых подсказок со стороны старой, но любящей тебя Мэри, и предварительного прочтения?
Мэри говорила все то, что он и ожидал от нее услышать. И чувствовал себя просто отвратительно.
— Знаешь, — заметил Ричард, — пьеса может оказаться просто чудовищно скверной. Я много чего себе тут напозволял, и уже не понимаю, что скажут люди. Так что не будем омрачать этот светлый и великий день моими графоманскими опусами.
— Ты не мог сделать мне никакого другого подарка, осчастливившего хотя бы наполовину. — Она погладила рукопись выразительными, но уже не слишком молодыми руками. — Запрусь на часок перед ленчем и залпом проглочу ее.
— Мэри, — в отчаянии протянул он. — Не слишком обольщайся по поводу этой пьесы. Она совсем не в твоем духе.
— Не желаю больше ничего слышать! Ведь ты написал ее для меня, дорогой!
Ричард судорожно подбирал слова, чтоб хоть как-то объяснить ей, что все обстоит иначе, но тут она весело воскликнула:
— Хорошо! Там видно будет. Не стану тебя больше дразнить, обещаю. Так о чем мы там говорили?.. О твоих чудаках, знакомых из книжной лавки? Заскочу сегодня же утром, попробую составить о них впечатление, договорились? Ты рад?
Не успел он ответить, как в коридоре послушались два голоса, один старческий и неуверенный, другой звонкий как флейта альт. Они пропели:
— С днем рожденья тебя. С днем рожденья тебя!
С днем рождения, Мэри,
Поздравляем тебя!
Дверь отворилась. Вошли полковник Уорендер и мистер Берти Сарацин.
IV
Холостяку полковнику Уорендеру было шестьдесят, он доводился кузеном Чарльзу Темплтону, и некоторое фамильное сходство между ними было неоспоримым, хотя полковник выглядел стройнее и куда бодрее. Он держал себя в форме, всегда прекрасно одевался и носил такие ухоженные усики, что, казалось, их разгладили утюгом и прилепили к лицу. Осанка военная, манеры просто безупречные.