1793. История одного убийства - читать онлайн книгу. Автор: Никлас Натт-о-Даг cтр.№ 91

– Жизнь напоминает две дороги в противоположном направлении. Одну из дорог, как правило, выбирает чувство, другую – здравый смысл. Юханнес Балк знал мое имя, знал мою репутацию, он был уверен, что я выберу дорогу разума. Он хотел спровоцировать в Стокгольме кровавый бунт черни. Его замысел мог бы осуществиться, если бы я не решился и впервые в жизни не выбрал дорогу чувства.

Кардель покачивал головой, пытаясь вникнуть в замысловатые повороты мысли.

– Что вы сделали, Сесил? – повторил он с нажимом.

– Я показал Юханнесу письмо Даниеля Девалля, которое мы нашли в корреспонденции Лильенспарре. Письмо, где Девалль просит освободить его от поручения. Пишет, что к нему пришла любовь и он не может позволить себе следить за любимым человеком. Получается, Юханнес погубил безвинного человека. Оказалось, даже у монстра есть остатки совести – он понял, что никогда себе этого не простит, и тут же забыл о планах отомстить всему аристократическому роду. Я предложил ему условие, на котором он может избежать публичного позора и в какой-то степени искупить свой грех. В соседней камере сидел другой заключенный, некто Лоренц Юханссон, убивший жену и приговоренный к отсечению головы. Имя Балка не было вписано ни в один протокол, я позаботился об этом сразу, как только мы привезли его в Кастенхоф. И вчера вечером я предложил Юханнесу Балку место Лоренца Юханссона на плахе. И, представьте, он принял мое предложение. Тогда я заложил свои часы – деньги были нужны, чтобы подкупить стражника и уговорить его, – во-первых, хранить молчание, а во-вторых, оказать мне помощь. Когда тюремная повозка с палачом подъехала к арестантской, мы посадили туда Балка.

– Но Девалль же шифровал письма? Как вам удалось разгадать шифр?

– Не удалось.

Кардель непонимающе уставился на Винге, но, когда до него дошел смысл сказанного, оцепенел.

– То есть…

– Время, которое вы для меня выиграли, ушло на конструирование нового шифра, который дал бы возможность вложить в письмо Девалля то содержание, которое заставило бы Юханнеса Балка принять мое предложение. Могу вас уверить, Жан Мишель, это было нелегко и стоило немало сил и времени, но я все же успел. Далее осталось только пометить письмо более поздней датой – мелкая деталь, и маловероятно, что Юханнес ее обнаружил бы.

Сесил подвинул Карделю кружку.

– Это тот самый стакан, из которого пил Юханнес Балк по пути на лобное место в Хаммарбю. Последняя милость, предлагаемая осужденному на казнь. И он осушил его, в двух шагах от места, на котором вы сейчас сидите. Я уже был тут, и он меня заметил. Когда наши взгляды встретились, я не увидел в его глазах ничего, кроме благодарности. Поймите, Кардель… своей ложью я доказал ему, что человечество – вовсе не то адское племя, которое он так ненавидит. И он мне поверил… откуда ему было знать… фактически, я своим поступком доказал обратное. Доказал, что низость человеческого рода – правило без исключений… Балк еще раз оглянулся на меня, когда его повели к телеге, и больше я его не видел. Норстрём гвоздем нацарапал на кружке имя Лоренца Юханссона, в то время как подлинный Лоренц Юханссон сейчас направляется в Фредриксхальд в местную пивоварню, где всегда нужны хорошие бочары. Под фамилией своей матери. Но на самом деле на кружке должно было стоять имя Юханнеса Балка. Итак, Жан Мишель, я нарушил все свои жизненные принципы… Но теперь, когда вы все знаете… надеюсь, вы не побрезгуете выпить со мной в последний раз?

Кардель помолчал, протянул единственную, замотанную тряпкой руку, взял стеклянную кружку с небрежно процарапанными на ней буквами и выпил до дна. Шумно выдохнул – то ли одобряя крепость напитка, то ли пытаясь избавиться от приступа тяжелой тоски, а может, и разочарования, вызванного рассказом Сесила.

Винге не спускал с него глаз.

– Помните, как-то раз вы спросили меня насчет ребенка. Чей он – мой или капрала. Я не знал и до сих пор не знаю, но теперь-то от всей души надеюсь, что его…

Он тяжело поднялся, опираясь на спинку стула и начал пробираться к двери. Кардель окликнул его дрожащим голосом:

– Вы как-то рассказывали, как почувствовали, что стоите перед бездной, и нашли утешение в пламени свечи в ваших руках. А теперь? Осталась только тьма?

Сесил Винге обернулся со странной улыбкой, полной печали и бесстрашия, улыбкой, в которой слились победа и поражение, – так, что никто в мире не смог бы провести между ними границу. А над Стокгольмом уже опускалась ночь, одна из последних в году. Тьма сползала по стенам крепости, по медленно гаснущему фасаду королевского дворца, обволакивала шпили церквей, а навстречу ей из переулков поднимались зловещие тени. Город между мостами постепенно растворялся во мраке.

С каждым часом Сесилу Винге становилось все хуже. Он уже не мог справляться с приступами кашля, да и причин не видел. И когда он в последний раз улыбнулся пришедшему его навестить Микелю Карделю, зубы его были красны от крови.

Конец

В основу «1973» лег обширный исторический материал. В начале я относился к этому двойственно: мне казалось, замысел стреножен оковами фактов. Но со временем понял: дело обстоит как раз наоборот.

Тысяча семьсот девяносто третий год, собственно, и был выбран потому, что мне бросились в глаза два события: назначение на должность полицеймейстера Юхана Густава Норлина, сменившего Нильса Хенрика Ашана Лильенспарре, и его же, Норлина, поспешное увольнение в конце года, когда на место полицеймейстера пришел растратчик Магнус Ульхольм.

И только когда я приступил к третьей части романа, до меня дошло, как удачно выбран год: в превосходной, всеобъемлющей монографии Гуннара Рудстедта о Лонгхольмене исчерпывающе описаны условия жизни в так называемом Прядильном доме, женской тюрьме. В том числе и отношения между осужденным впоследствии за садизм надсмотрщиком Петтерссоном, инспектором Прядильного дома Бьоркманом и его заклятым врагом пастором Неандером. Именно в 1793 году их конфликт достиг апогея: пастора уволили, а Бьоркман получил новую должность в Финляндии. К тому же выяснилось, что более лютой зимы, чем зима 1793 года, в Стокгольме не бывало; во всяком случае, с тех пор, как в середине XVIII века начали производить регулярные метеорологические замеры. Какой драматургический подарок!

Разумеется, сочинение исторических романов в связи с последними завоеваниями информационных технологий заметно упростилось. Один из бесчисленных примеров: в уже упомянутой монографии Рудстедта автор рассказывает о парадной оперной роли инспектора Бьоркмана. За несколько лет до описываемых событий он исполнял партию Геракла в «Альцесте» Кристофа Виллибальда Глюка, поставленной в Королевской опере Стокгольма. Если читатель захочет, он может найти в Сети либретто в шведском переводе Юхана Хенрика Чельгрена, прочитать текст арии Геракла и найти те самые фразы, которые довелось услышать осужденной девушке из окна дома Бьоркмана рядом с Прядильным домом. Можно даже послушать эту арию – существует полная запись оперы. Невольно поражаешься мужеству и трудолюбию писателя прошлого века Пера Андерса Фогельстрёма, описавшему в созданной сорок лет назад известной трилогии «Дитя» приблизительно тот же период шведской истории. У него не было и десятой доли тех возможностей, которыми мы располагаем сегодня.