Тот, судя по всему, остался доволен, развернул неуклюжий экипаж и исчез – по той же дороге, что приехал, потому что никакой другой не было.
Я осмотрелся. Мощеный двор, в середине фонтан, представляющий сидящую нагую женщину в окружении наяд и дельфинов. Но фонтан, судя по всему, давно не работал; скупые капли, сочащиеся из пастей дельфинов, радовали разве что бурно разросшийся мох. Казалось, плачет сам почерневший мрамор. Вода в бассейне была такая мутная, что не удавалось разглядеть дно и определить, глубок он или мелок. От дома к лесу шла липовая аллея, а сразу за воротами – лес; хотя я бы и лесом его не назвал: чахлые, полусгнившие ели. По другую сторону зеленое поле, но и оно заросло сорной травой.
Некогда роскошная, а ныне медленно умирающая усадьба. На фасаде кое-где отвалилась штукатурка, флигели, хозяйственные постройки пусты. Хлева и стойла не подают признаков жизни. Где-то, впрочем, лает собака.
Как могу я описать, дорогая сестра, охватившие меня страх и тоску? Что случилось с этим некогда богатым поместьем, ныне напоминающим пораженный гангреною орган? И я даже подумать ничего не успел, вопрос сам сорвался с моих губ:
– Куда мы приехали? Что здесь произошло?
Спросил и тут же закрылся в ожидании удара – решил, что за неуместный вопрос тут же последует наказание. Но, к моему удивлению, хозяин ответил, и впервые в голосе его прозвучало что-то похожее на грусть, хотя глаза оставались мертвыми.
– Это имение моего отца. Птицы здесь больше не поют.
Я не понял, что он хотел сказать, но спрашивать не стал.
Он знаком приказал мне следовать за ним, но не в большой дом, а в одно из небольших низких строений, за которым начинался луг. Выдернул из-за пояса палку и пропустил меня вперед. Глаза мои с трудом привыкали к темноте, но я сразу почувствовал чье-то присутствие, словно за мной кто-то наблюдает, причем ничего хорошего от этого ждать не стоит. Воздух в сарае был настолько затхлый, что я сделал шаг назад и в тот же миг услышал глухое рычание. Услышал и увидел: гротескно огромный пес. Холка на уровне моей груди, а весит наверняка намного больше, чем я. Под шерстью играют мускулы, могучие, как якорные цепи, из пасти течет слюна. Чудище молча уставилось на меня, и я увидел в его глазах свою смерть. Зверь прыгнул, и его челюсти щелкнули меньше чем в пяти дюймах от моей глотки. По металлическому звяканью я понял, что пес на цепи.
Я упал. Оскаленная морда циклопического пса была совсем рядом. Я видел ржавые звенья на его шее, чувствовал его зловонное дыхание.
– Это Магнус, – услышал я голос за спиной.
Хозяин сорвал с меня шляпу и бросил псу. Тот вцепился в нее зубами, прижал лапой и рванул.
– Может случиться, что ты устанешь от моего гостеприимства, – продолжил хозяин. – Устанешь и надумаешь покинуть эти пенаты по собственному желанию. Имей в виду, что в таком случае я спущу Магнуса с цепи. Он не забудет твой запах. Запах страха и мочи, которая стекает у тебя по ляжке. И он найдет тебя, где бы ты ни прятался. Где-нибудь в лесу, там, где некому будет его остановить. Он разорвет тебя на куски и оставит доклевывать воронам.
Хозяин развернулся и вышел из сарая. Я последовал за ним.
Как и снаружи, в доме царили запустение и разруха. Треснувшие стекла в окнах, ржавые пятна на потолке – я еще во дворе заметил, от черепицы на крыше мало что осталось. Обои пузырятся от влаги, пахнет плесенью и отсыревшей штукатуркой. Доски пола потемнели от влаги и при каждом моем шаге скрипели так, будто я причинял им невыносимую боль. Пустые темные залы, обивка на диванах и креслах местами сгнила, и из нее торчали лохмотья конского волоса.
– Завтра приступим к работе, – сказал хозяин и оставил меня одного.
Я слышал, как хлопнула дверь, слышал его шаги во дворе.
Он, как ты уже поняла, дорогая сестра, не озаботился указать мне место для спанья, поэтому пришлось искать самому. Многие двери в огромном доме оказались запертыми или заколоченными. Весь нижний этаж когда-то был предназначен для пиров. Большой зал для танцев, совершенно пустой, если не считать сложенных штабелем стульев в углу. В соседнем зале – огромный, человек на тридцать – сорок, обеденный стол с треснувшей столешницей. Над камином – портрет маслом, если это можно назвать портретом: изображен господин на фоне пшеничного поля, множество перстней на пальцах, орденская лента на шее. А головы нет – кто-то вырезал голову, очень неровно: либо торопливо, либо в припадке ярости. На месте лица зияет дыра с торчащими нитями холста по краям. Забегая вперед, скажу, что потом я нашел вырезанный кусок в камине, среди золы.
На втором этаже я нашел несколько спален, все пустые. Выбрал первую попавшуюся и обнаружил, что матрас сыр и вонюч, а рама кровати подгнила так, что вряд ли выдержит даже мой малозначительный вес. Поэтому я предпочел спать на полу, подложив вместо подушки свой саквояж.
Но спать я пока не собирался, а любопытства ради обследовал второй этаж. В торцевом конце я нашел спальню побольше, даже не побольше, а огромную. Там наверняка когда-то спали хозяева. На стене висел портрет, на этот раз женский. Очень старый – такие платья уже давно не носят. Руки подняты в приглашающем жесте, дама на портрете словно приглашает зрителя занять место рядом с ней. И у нее тоже голова отрезана, но куда аккуратнее, чем у мужчины внизу. Идеально круглое отверстие.
Мне не понадобилась много времени, чтобы отыскать недостающее. Я сразу заметил, что на широкой постели что-то лежит. Откинул одеяло и увидел тряпочную куклу в натуральную величину, изображающую женское тело. Лицо с портрета, аккуратно пришитое к голове куклы, улыбалось тепло и приветливо, но, как мне показалось, выражало и другие чувства. Прихоть ли это художника или гротеск самой композиции – знать мне не дано.
Матрас рядом с куклой был примят. Я был почти уверен, что мой хозяин именно здесь проводит ночи, положив руку на талию этой довольно уродливо сшитой куклы. И подозрение мое не замедлило подтвердиться в ближайшие ночи: я слышал, как он с ней разговаривает, всегда очень тихо, так, что слов не разобрать, но иногда слышались и другие звуки, тоже непонятные: то ли он смеялся, то ли плакал.
Я вернулся в свою комнатушку и забился в угол, поставив на всякий случай стул перед дверью. Подобрал колени к подбородку и лежал, трясясь от холода, но больше от тоски и страха, пока не заснул. Ночью огромный дом наполнился звуками, словно все, кто когда-то здесь жил, вновь явились в свои владения. Я не могу точно сказать, во сне ли, наяву ли, а скорее на зыбкой границе между сном и явью, мерещились мне вопли страсти и боли, мольбы о спасении, странное хихиканье, эхо давно отгремевших пиров; мне виделись также мужчины и женщины в платьях старинного покроя, играющие в жмурки в огромном бальном зале внизу.
Ночью пошел дождь и поднялся ветер, я слышал, как он воет за окном, как капли дождя со звоном падают на чердачный пол двумя этажами выше. Воздух насытился влагой, и стало еще холоднее.
10
Дорогая сестра, я проснулся от странной тяжести, наверняка и тебе знакомой, – тяжести недоброго взгляда.