Стальной корабль, железный экипаж. Воспоминания матроса немецкой подводной лодки U­505. 1941—1945 - читать онлайн книгу. Автор: Ганс Якоб Гёбелер cтр.№ 35

Незадолго до полуночи, однако, мы заметили пароход, шедший курсом, который позволил нам выйти на позицию для торпедной атаки. Чех приказал погрузиться на перископную глубину для проведения атаки, но наша имевшая течь балластная цистерна не позволяла нам удерживать постоянную глубину. Естественно, Чех отвернул от перископа свое свекольного цвета от негодования лицо и во всем обвинил старшего механика. Почти все, кто находился в центральном посту управления, только покачали головами, молча осуждая поведение командира.

Мы продолжали догонять это судно в погруженном состоянии, пока заряд наших аккумуляторов почти совершенно не истощился. Наконец Чех приказал нам занять места по боевому расписанию. Отдыха для нас не существовало, и мы продолжили 18-часовой день. Поскольку официально я имел квалификацию механика-дизелиста, большую часть своего времени я проводил, возясь с левым «Джамбо».

Следующим вечером мы натолкнулись на другой пароход водоизмещением около 6000 тонн. Мы выпустили по нему две торпеды со значительного расстояния, обе из которых прошли мимо. Скорость цели была замерена трижды, так что мы знали, что на этот раз это не была ошибка Чеха. Скорее всего, промах торпеды определялся неполадкой механизма, поскольку деликатный гирокомпас был разлажен после взрыва глубинной бомбы Силлкока. Механики считали, что новые пуски торпед будут бесцельными, а то и опасными.

Их мнение ничуть не повлияло на решение Чеха повысить счет побед. Он приказал запустить дизель на полные обороты, с целью догнать пароход для новой атаки. Старый двигатель шипел и трясся так, что всем становилось ясно, что он готов разлететься на части. Теперь уже машинной команде стало ясно, что у Чеха не в порядке психика. Они молили его снизить число оборотов двигателя. В конце концов, если наш единственный оставшийся двигатель выйдет из строя, то мы останемся посреди Атлантики без единого шанса выжить. Не было никакого ажиотажа при пуске этой торпеды, поскольку никто из экипажа не ожидал, что она попадет в цель. Как и ожидалось, торпеда прошла мимо. Я совершенно не уверен, что мы как-нибудь среагировали, даже если бы торпеда попала в цель, – поскольку большинство из нас работало без сна более 72 часов, так что многие засыпали стоя.

Спустя 45 минут Чех отдал команду выпустить еще одну торпеду. Дистанция до быстро исчезающего парохода была около 4000 метров – даже теоретический предел для нашего оружия. Когда нашим командиром был Лёве, он редко торпедировал суда с расстояния более 1000 метров и никогда с дистанции более 1500 метров. С каждой выпущенной торпедой все большее число членов экипажа убеждалось, что Чех буквально повредился в уме.

Что касается меня, то я забылся в полусне и лишился понятия о нашем затруднительном положении. Стараясь согреться, я вспоминал капитана в «Моби Дике» и то, как его навязчивое желание добыть белого кита в результате погубило его самого и его корабль. Мои мысли были в миллионах миль от дизеля, когда, совершенно неожиданно, мы услышали громкий металлический лязг о корпус нашей лодки. Торпеда, которую мы недавно выпустили, сделала оборот и ударилась о борт нашей лодки. Спустя несколько минут мы услышали слабый гул от ее взрыва на большой глубине.

Очевидно, управляющий механизм торпеды получил такое повреждение, что она описывала циркуляции, вместо того чтобы двигаться по прямой. После удара о наш корпус она, вероятно, продолжала описывать циркуляции, пока ее аккумуляторы полностью не разрядились. Когда ее мотор прекратил работать, она затонула, взорвавшись на дне океана под нами.

Чех приказал нам погрузиться глубже, на случай того, если другие торпеды вращаются вокруг нас. Когда наша лодка медленно погружалась, один поврежденный выпускной клапан самопроизвольно открылся, дав воде доступ в одну из балластных цистерн. Неожиданное увеличение веса перевело нашу лодку в почти отвесное неконтролируемое погружение. Мы погрузились на опасную глубину, пока сумели переложить горизонтальные рули, подняв нос лодки, затем вывели ее на поверхность с помощью электромоторов. Двойное касание смерти, в конце концов, произвело впечатление на Чеха. Мы оставили бесплодную погоню за вражескими пароходами и снова легли на курс домой. Чех пошел дуться на судьбу в свою каюту, ветер тут же покинул его паруса.

Мы всплыли на поверхность на следующей неделе, чтобы осмотреть то место, где неисправная торпеда ударилась в наш корпус. Мы не смогли найти никакого следа удара, но когда мы вернулись в порт и встали в сухой док, то нашли вмятину на борту нашей лодки. По характеру повреждения было видно, что торпеда ударилась под очень острым углом, вследствие чего ее взрыватель не сработал, а сила инерции отбросила торпеду от лодки. Если бы торпеда была оснащена магнитным взрывателем или ударилась под несколько большим углом, мы все были бы уже кормом для рыб.

Во время войны несколько субмарин были поражены собственными дефектными торпедами. U-505 стала единственной, пережившей подобный инцидент. Подобные случаи заставили меня удивляться, как люди в здравом уме называют U-505 несчастливой лодкой, как это сделали несколько авторов и комментаторов после войны.

Мы продолжали ковылять на одном дизеле обратно в Лорьян. В этот период войны союзники еще на смогли перекрыть «воздушный промежуток» над Атлантикой своими авианосцами, так что мы вполне спокойно продвигались по поверхности воды даже на одном двигателе. Если наше настроение повышалось в преддверии вступления на сухую землю в Лорьяне, Чех проводил свое время в одиночестве, уединившись в своей каюте, погрязнув там в унынии и жалости к себе.

Во второй половине дня 30 ноября мы встретились с другой «дойной коровой», U-461, под командованием Зиблера. Эта лодка передала нам антенну для замены на нашем Мetox для подготовки к нашему переходу через бискайскую «дорогу самоубийц». Зиблер также отправил с нами больного солдата, которого следовало доставить на базу. Бедняга подхватил какое-то венерическое заболевание в Лорьяне и теперь пребывал в глубокой тоске из-за своей неосмотрительности. Ко всем прочим неприятностям, доктор, который передавал нам заболевшего парня с U-462, сказал, что тот должен быть помещен в карантин, поскольку является носителем инфекции. Бедный парень провел последующие одиннадцать дней в изоляции, будучи помещен в крошечную носовую душевую, которая в обычных условиях использовалась для хранения продуктов.

3 декабря мы прошли сквозь холодный атмосферный фронт, который вызвал драматическое падение температуры в лодке. Мы все еще не могли отвыкнуть от карибской жары, поэтому были вынуждены обматывать наши торсы полотенцами, чтобы предохранить почки от переохлаждения. Конденсат лился на нас сверху, как холодный дождь. Особенно неприятно приходилось тем, кто спал на верхних полках.

Несколько дней спустя кто-то заметил, что одна из больших вмятин в тонком корпусе, вызванная бомбардировкой Силлкока, начала прогибаться внутрь. Каждый раз, когда мы погружались, корпус прогибался заметно сильнее даже на глаз. Мы все молились, чтобы нам не пришлось погружаться больше чем на 40–50 метров, прежде чем мы вернемся на базу. Но были у нас и хорошие вести. Матрос, получивший рану в голову, сделал первые шаги без посторонней помощи по лодке. Правда, ходил он как старик, но каждый из нас был рад видеть его самостоятельность. Раненый унтер-офицер, однако, подняться не мог и не владел ни одним из своих пяти чувств.