После Кора Двейна и иже с ним Хедин стал несколько иначе относиться к смертным чародеям.
А потом пришла пора действовать, и Хедин забыл обо всём, кроме лишь бьющегося, рвущегося из рук, словно только что пойманная рыба, потока с таким трудом добытой силы.
Весь мир задрожал, вибрировали глубокие подземные жилы истинного серебра – по ним первым текла собранная Хедином и Ракотом сила.
Дрожь передавалась равнинам, поднималась вверх от корней гор, заставляла трепетать и покрываться рябью поверхности морей, и обитатели океанов метались в панике, не зная, куда деваться от этой беды.
Сияющая глобула ожившего мира, – плоский диск, окружённый светом небесных сфер, – медленно скользила сквозь Межреальность, покидая её пусть и замершие, но цельные области и входя в преддверие барьера, туда, где исчезли все структуры и всякая упорядоченность, где армия Хедина могла удерживаться на одном месте лишь волей Нового Бога.
Сейчас весь мир сделался оружием, тараном, готовым крушить стены искусно возведённой западни – куда там ловушке мессира Архимага!
Вернее, не крушить, а растягивать. За барьером – Хаос, от него не так-то просто защититься; поэтому план Ракота и состоял в том, чтобы заставить прочнейший барьер обволакивать, охватывать служащий тараном мир до тех пор, пока он не достигнет другого «берега», того самого, «большого» Упорядоченного.
Возведённая магическая фигура, раскинувшаяся на десятки, а кое-где – и на сотни лиг, собирала и изменяла силу; чарам предстояло слиться с барьером, размягчить его, заставить частично плавиться, словно олово на краю тигля.
Потому что барьеры, не Творцом возведённые, не Творец и разрушить сможет. Или, во всяком случае, сдвинуть.
Познавший Тьму знал, что сейчас вокруг этого мира сомкнулся мрак, что он плывёт, удерживаемый лишь их с Ракотом волей да верой здешних обитателей, утверждённой наспех, второпях, и уже оказавшейся кое-где под ударом; едва стало легче дышать, как нашлись недовольные, в том числе и некоторые Древние.
А сейчас мир трепетал, и массы его обитателей падали на колени, простирались ниц в «храмах Богов-Избавителей», которые зачастую были наскоро сложенными срубами, а то и вовсе торопливо перелицованными старыми святилищами.
Хедин ощущал болезненную дрожь, поднимавшуюся от ступней к коленям и ещё выше; барьер почуял их приближение, он сопротивлялся, незримые струны туго свёрнутой силы напряглись; в следующий миг вся мировая сфера, – со звёздными слоями, слоями дневного светила и ночного, с облачными путями и дорогами ветров, с земной твердью – врезалась в преграду, и небеса вспыхнули невиданным фейерверком северных сияний, только куда ярче и средь бела дня.
Познавший Тьму едва смог удержать силу в фокусе, не дать ей растечься по сторонам. Заклинательный покой исчез, перед глазами его вставала уходящая в бесконечность стена барьера, полыхавшая сейчас всеми оттенками зелёного пламени.
А за стеной их ждал вечно голодный Хаос.
Мир напирал и надвигался, его сердце дрожало, сотрясались небеса и недра; люди рыдали и молились; в действие пришли фигуры и пирамиды Ракота, там тоже всё сияло и полыхало.
Тяжко застонали стены, по ним побежали чёрные змейки трещин. Сжатый до немыслимой плотности поток подобно молоту ударялся в сплетение преграды, пытаясь не прорвать, но заставить раздвигаться, растягиваться, подобно тому, как кольчужная перчатка облегает кисть.
Старик Марви упал на колени, но чары не бросил.
Мир прибавлял всю собственную тяжесть к вдвигавшемуся в плоть барьера острию, и Хедину казалось, что нити барьера поддаются, начинают сдвигаться, что их таран одолеет кольчужную преграду, и…
Обрушилась первая глыба с потолка; девчонки-невольницы, так и остававшиеся в своём углу, дружно завизжали.
Хедин ощущал, как начали сминаться небесные сферы, прозрачный их хрусталь покрывался трещинами, лопался, осыпаясь звёздными дождями. Духи высоких обиталищ в панике бежали кто куда, оставляя вверенные их попечению звёзды.
Предохранявшие мир чары не выдерживали.
Ракот, что же ты, Ракот?!
Нет, Восставший не дремал; его собственная сила вливалась в заклинания, Познавший Тьму ощущал, как названый брат будто плечом подпёр задрожавшие и треснувшие небеса.
Однако тупое навершие их тарана, раздвигавшее ткань предела, не справлялось также. Нити, слагавшие барьер, тянулись на тысячи тысяч лиг, через всё Упорядоченное, и держались крепко.
Нет, не выдерживаем, с отчаянием подумал Новый Бог. Мир сейчас обратится в труху, небеса уже рушатся, судорога боли прокатилась и через земную твердь. Сейчас начнут погибать живые!
«Брат! Остановись!»
«Нет! – раздалось в ответ яростное. – Мы прорвёмся!»
«Весь мир станет прахом! Он уже рушится!..»
«Значит, мы воспользуемся этой гекатомбой, – после мгновенного колебания отозвался Владыка Тьмы. – Павший полк порой оборачивается выигрышем сражения».
Это было не похоже на Ракота, так мог бы сказать истинный Хозяин Мрака, штурмовавший Обетованное и не считавший потерь.
«Мы уничтожим мир, погубим всех и ничего не добьёмся!»
«Добьёмся!» – прорычал Восставший.
Ему явно очень хотелось в это верить.
«Брат, ещё не поздно!..»
Потолок вокруг Хедина рушился, и он знал, что так же рушатся сейчас храмы, до отказа заполненные молящимися.
Однако мир, окровавленный и разваливающийся, подобно берсерку, устремившемуся в гибельную атаку, всё-таки продавливал собой преграду; страшной ценой, но продавливал.
Вот словно тысячи тысяч голосов вскрикнули разом, и Хедина согнуло жестокой судорогой боли – мир начал распадаться, и погибли первые из обитаемых областей.
Да, силы разом прибавилось, как всегда, – погибавшие «во славу его», с его именем на устах щедро отдавали Хедину последнее, что имели.
И всё-таки они двигались, чужой барьер поддавался, причём именно так, как надо – не разрываясь, но растягиваясь.
Крошилось, трескалось и разрушалось; Познавший Тьму держал в целости таранные чары, однако напряжение в барьере нарастало, нити его натягивались, мельчайшие кристаллы Дальних теряли связность, иные начинали лопаться.
Мир словно бы застревал в дрогнувшем барьере, и тут одна из нитей всё-таки не выдержала.
И одновременно сквозь ничтожную, но всё-таки прореху хлынул огненный Хаос. Потёк, обращая всё вокруг себя в яростное пламя; пожирая всё, включая самого себя.
Небо горело, солнце померкло, но вокруг разлит был алый беспощадный свет. Жалобно кричали девушки-невольницы – их, похоже, заваливало. Марви стонал, но держался.
«Ракот! Хаос!..»
Хаос, который прорвался и жжёт всё вокруг ещё быстрее, чем они, братья-боги, успевают зашивать и закреплять прореху.