Хека пал на дверь и застучал в неё кулаком и обрубком:
— Открой! Открой! Воталу, открой!!! Это я, я, я!
Красное окошко тут же потухло.
— Воталу, это я! Открой!
С той стороны двери послышалось тяжкое, недовольное сопение.
— Уходи.
— Воталу, ты что, ты не понял. За мною гонятся.
— Уходи, негодяй! Зачем ты их привёл сюда?!
— Открой. Они меня...
Хека оглянулся.
Теперь поляна была огорожена не чёрной стеной, но белёсой. Стена эта двигалась, разрывая темноту судорожно двигающимися руками. Некоторые болтали в воздухе сорванными с рубах поясами — дохлыми змеями. Некоторые рвали на себе волосы, как бы обозначая, какие мысли бьются у них сейчас в головах.
— Уходи! — завопил за дверью хирург, словно увидев это зрелище.
Женщины бежали почти беззвучно, с быстротою сновидений.
Сетмос-Хека сумел только развернуться спиной к двери, не имея никаких сил к сопротивлению.
Чуда не произошло. Они не остановились перед ним, не опустили руки. Сотнями когтистых пальцев впились в кожу, в глаза, первым разорвали рот, после он был подброшен вверх, разбрызгивая кровь во все стороны, и так несколько раз взлетал и падал, как на каких-то качелях, разбрасывая по сторонам куски своей плоти.
85
Себда обнажил свои чресла. Напряжённый, узловатый уд хищно, по-змеиному раздвоено торчал из куска чёрной пемзы, которой казались волосы корабельщика в месте его срама. Выпрямиться полностью в низком трюме он не мог, согнулся вперёд и расставил свои широченные ладони, как бы удерживая ими некое равновесие. Красное, переливающееся воспалёнными отсветами лицо как бы ослепло — глаза залило масло вожделения и оно было омерзительнее всего остального.
— Сегодня Аварис заплатит мне за всё.
Мериптах дёрнулся, как опрокинутая на спину ящерица, дико взвыв от боли, и был перевернут ею же на живот. Себда по-совиному ухнул, ему как раз это и было нужно. Он снял с шеи амулет, разъял его и освободил маленький треугольный ножик из обсидиана. Мериптах заёрзал на животе, но это было невозможно продолжать долго, чешуя грызла лицо.
— Вот так, — сказал хозяин душного трюма и разрезал путы на ногах мальчика. — Сегодня Аварис заплатит мне за всё.
Что там происходит сзади, Мериптах не мог ни видеть, ни чувствовать. Ноги затекли, и если что и ощущалось, так это боль от мелких колотых ранок.
Себда тяжело, сдавленно, одним только носом дышал, гоняя туда-сюда пламя задыхающегося светильника.
— Гг-а, — раздалось сзади. Это он не выдержал и развалил свою пасть, выпуская чуть ли не до пола длинную каплю слюны.
— Поднимись. Да подними ты свой драгоценный зад! Не хочешь? Ещё бы ты хотел. Но я знаю, что делать. Я запихну тебе этот тюк под живот.
— Зачем?
Себда туго ударился головой в крышу трюма и резко крутнулся на месте.
— Ты кто?!
Мериптах изо всех сил вывернул голову, чтобы рассмотреть, что там происходит у него за спиной.
Себда заревел и бросился в дальний конец трюма со своим каменным ножом. Два тела сцепились там сзади, валяясь от борта до борта. Светильник охотно потух. Мериптах перевернулся на спину, благо теперь ноги были свободны. В дальнем конце трюма возилась двухрипящая тень. Довольно долго, можно было бы сосчитать по вавилонскому счету до шестидесяти. Наконец осталось там всего одно сипение, и оно успокаивалось. Наконец спросило:
— Ты Мериптах?
— Да.
Темнота поблагодарила небеса.
— Сейчас я зажгу светильник.
Это отняло много времени. Мериптах, пользуясь тем, что пока темно, пытался с помощью исколотых, неслушающихся ног избавиться от пут на руках.
— Не торопись, Мериптах, сейчас я тебе помогу.
Наконец кресало дало достаточно сильную искру и трюм осветился.
Бывший его хозяин лежал кучей голого мяса между тюками в луже своей крови. Победитель-спаситель стоял над ним, упираясь одной рукой в крышу трюма, другой придерживая себя за живот. Лицо его было мертвенно бледно, чем он был так сильно похож на Мегилу, что мальчик вздрогнул. Спаситель был ранен.
— Я всё-таки тебя нашёл, — прошептал он и качнулся. Ему было плохо, сквозь прижатые к животу пальцы проступила кровь.
Мериптах боком-боком, цепляясь спиною за стену низкого трюма, двинулся к выходу. Спаситель закрыл от слабости глаза, и мальчик воспользовался моментом, чтобы проскользнуть мимо него.
— Куда ты? — последовал вслед за ним обиженно-насмешливый шёпот.
Но Мериптах не стал его слушать и как-то сразу даже забыл о раненом, оказавшись снаружи. Это было легко объяснимо — мир внешний был слишком не похож на кошмар трюма. Прежде всего воздухом, который своей чистотой и свободным щедрым количеством сбивал с ног и ослеплял. Кое-как овладев своими затёкшими ногами, Мериптах присел — пристроился спиной к бронзовому причальному колу и довольно быстро перепилил о его зазубренный край ненавистную верёвку. С трудом и стоном вывел руки из-за спины и на мгновение потерял сознание. И только после этого осмотрелся.
Ещё стояла ночь, но со всеми мельчайшими признаками приближающегося рассвета. Но это было лишь самое первое и не самое главное, что можно было сказать об этой ночи. Сплющенные в трюме чувства мальчика теперь, внезапно расправившись, оказались способны воспринять эту ночь целиком, даже в её невидимых моментах. Стало понятно, что она со всех сторон окружена непонятной тревогой, она уязвлена и возмущена по краям и что надо ждать уже неизбежных каких-то, уже почти обрушившихся неприятностей. Хотя тут, на набережной, стояла тишина. Лодки покорно мокли, через каждые сто шагов горели выносные светильники портовой стражи. Всё было, как в тот глухой вечер, когда он попал в руки Себды, пробегая кратчайшим путём к вожделенному весь этот длинный-длинный месяц месту.
Что же, теперь ноги, кажется, возвращают себе способность двигаться. И можно докончить то, что было начато.
Или вернуться в дом Апопа?
Сзади послышалось шумное, несчастное дыхание. Раненый спаситель показался из люка:
— Мериптах, подожди!
Мериптах вскочил.
— Если ты... то я закричу, тут повсюду, хоть и не видно, стражники.
Это удержало мальчика от того, чтобы немедленно сорваться с места.
— Me... — опять начал какую-то фразу раненый, но потерял своё ползучее равновесие и рухнул обратно в трюм.
Больше мальчик не сомневался. План дальнейшего движения был в его голове отчётлив и ярок и не потускнел в духоте трюма. Ноги с каждым шагом несли бесшумную фигурку всё быстрее. И вот он уже не на набережной, уже в тем ном переулке. Ух ты! Через что это перепрыгнул, через пьяное или мёртвое тело? Надо бы стеречься, сеть припортовых переулков пропитана неожиданностями.