Тайные виды на гору Фудзи - читать онлайн книгу. Автор: Виктор Пелевин cтр.№ 27

Дело в том, что это симфоническое молчание ума – так неколебимо, так прозрачно, так невыразимо совершенно, что даже третья джана – да, да, – кажется по сравнению с четвертой грубоватой. Отсутствие удовольствия в четвертой джане оказывается гораздо приятнее удовольствия третьей, хотя никаких приятных (или неприятных, что в этом состоянии то же самое) ощущений в четвертой нет. Тебя там нет тоже – во всяком случае, такого, как обычно. Не знаю, понятно ли.

Мыслей, интенций или намерений в этом состоянии практически не остается, хотя иногда они пытаются проявиться. Но все их зародыши отлетают от четвертой джаны, как горошины от быстро вращающейся музыкальной пластинки. Прозрачный ясный покой – пока не побываешь в четвертой джане, смысл этих слов трудно понять.

А потом тебя тюкает очередной инсайт от саядо Ана.

Неколебимый, сосредоточенный и ясный ум четвертой джаны – и есть секрет древней магии. Это ключ ко всем видам волшебства и чародейства, ясновидения и пророчества, потому что для сосредоточенного таким образом ума все это не особо сложно. Но ключ этот спрятан так далеко и надежно, что фанатам Гарри Поттера достать его вряд ли светит.

Монахи мирским волшебством не занимаются, у них подписка. Да им это, как я сам хорошо понимал, и не надо – зачем наводить порчу на соседский курятник, когда сел в джану и стал хоть звездой Бетельгейзе, хоть черной дырой (не удивлюсь ничуть, если глубокие старшие джаны как раз про это).

Я уже говорил, что после джаны опять оказываешься в своем прежнем мире, среди тех же мыслей и проблем. Но разница все же есть, и большая.

После джаны ты свежий и чистый, новый, словно вернувшийся из стирки, и душа твоя приятно пахнет стиральным порошком. Люди ежедневно моют только свое тело, а их умы пропитаны многомесячным смрадом, который они давно перестали ощущать. А джана – это прохладный ароматный душ для ума.

Когда выходишь из джаны, все то, что волновало тебя перед ней, уже смылось, забылось, исчезло. И хоть оно опять, конечно, налезет и начнет кусать и мучать – так уж устроена лоханка человеческой головы – стряхнуть все это полностью хоть раз в день очень многого стоит. Для этого наши изнуренные современники из стран золотого миллиарда и садятся на опиоидные таблетки – со всеми вытекающими последствиями. А здесь…

Тоже, наверно, не без мозговой химии. Но она твоя, родная и естественная. Наркомана видно за версту – больной человек. А тут становишься прямо такой бодрячок-везунчик, и девушки из бассейна по собственной инициативе начинают предлагать скидку при продлении контракта – иначе своих сложных и глубоких чувств они в наше время выразить не могут.

Эх, если бы только знать раньше. Не в смысле экономии на бассейне, а вообще.

***

Саядо Ан сказал, что дальше четвертой джаны мы путешествовать не будем, и все, что можно, он мне уже показал.

Я спросил его, есть ли там что-то еще – и он ответил, что есть еще четыре нематериальные джаны, которые можно считать тонкими аспектами четвертой.

Но туда, как оказалось, нельзя попасть даже за самые большие деньги, и эмо-пантограф помочь здесь не может – никаких приятных или неприятных чувств там нет, и если в четвертую можно свалиться просто по инерции, потому что она естественным образом наступает вслед за третьей, то в пятую или шестую уже нужно карабкаться самому.

Но мне туда не слишком и хотелось. Одни названия чего стоят – «Основа бесконечного пространства», «Основа бесконечного сознания», «Основа отсутствия всего», «Основа не-восприятия и не-невосприятия». Из таких мест назад в бизнес уже вряд ли вернешься – надо самому понимать, где тормознуть.

Мы так и не поели ни разу с саядо Аном за одним столом (непонятно, впрочем, зачем мне это было нужно – кларета, что ли, с ним накатить?), но на отвлеченные темы говорили не раз.

Однажды я спросил его:

– Скажите, вот у вас, профессиональных монахов, наверное, есть какое-то особенное применение для всех этих джан? Наверно, вы с их помощью умеете получать еще более сильное и высокое наслаждение? Совсем потрясающее и особенное?

Саядо немного подумал – и ответил так:

– Да. Вы правы. Есть одно совершенно особенное, потрясающее и не похожее ни на что наслаждение, которое мы, монахи, получаем от джан. И я даже могу вам объяснить какое.

Я сложил ладони перед грудью, как это делал он – мол, расскажите, пожалуйста.

– Вот знаете, – сказал саядо, – мне переводчик говорил, что у вас в России есть такие путешествия по памятным местам. Например, был поэт…

Он замялся, и переводчик подсказал:

– Пушкин.

– Да, Пушкин. И люди у вас до сих пор приезжают поглядеть на домик, где он когда-то прожил месяц, хотя домик давно перестроили. Посетители думают – ну и пусть перестроили, зато вокруг все то же самое! Смотрят на окружающий пейзаж и говорят себе: вот удивительно! Здесь гулял наш знаменитый поэт Пушкин!

– Есть такое, – кивнул я.

– Точно так же ездят по местам, – продолжал саядо, – где жил когда-то политик Ленин или царь Николай. Глядят на окрестные горы, леса и реки, и думают: вот, все это видели глаза политика Ленина и царя Николая. Вдыхают тот же ветер, смотрят на то же солнце… Хотя пейзаж с тех пор стал совсем другим. Исчезли старые дома, появились новые, лес уже не тот, река поменяла русло, и даже солнце немножко другого цвета, потому что изменился химический состав воздуха.

Я вспомнил, что где-то читал про удивительной красоты закаты и рассветы над Россией конца девятнадцатого века – из-за пепла, выброшенного при извержении вулкана Кракатау. С тех пор, конечно, пепел успел осесть. Саядо был прав.

– Я слышал от переводчика не очень приличную шутку про мочалку «по ленинским местам», – продолжал монах. – И если я понимаю ее мирской смысл правильно, то даже эти места уже не совсем те, потому что соратницы и соратники политика Ленина давно умерли, и мир населяют новые женщины и мужчины – так что назвать эти участки их тел ленинскими можно только условно.

Переводчик аж потемнел, переводя эту фразу – что было видно несмотря на его смуглоту.

– А при чем здесь джаны? – спросил я, чтобы загладить неловкость.

Саядо со значением поглядел на переводчика.

– А при том, – сказал он. – Физический мир со времен Будды изменился неузнаваемо, и поездка в те места, где он жил и учил, обогатит путешественника разве что набором дешевых индусских сувениров. Но джаны остались теми же. И, переходя от джаны к джане, прилежные ученики Будды с трепетом думают – вот здесь когда-то был Благословенный! И здесь! И здесь! Не хочу умалять ваши национальные святыни и обычаи, но если вам нужна истинная мочалка «по священным местам», то вот она. Хотя бы потому что от нее действительно становишься не грязнее, а чище.

– Да, – сказал я задумчиво. – Я сразу почувствовал в четвертой джане что-то такое… Не знаю даже, как сказать. Древнее, великое… Вот как в египетских храмах.