Часы, идущие назад - читать онлайн книгу. Автор: Татьяна Степанова cтр.№ 25

Елена Мрозовская лежала в постели, листала книгу. «Цветы и травы покрывают зеленый холм, и никогда сюда лучи не проникают. Лишь тихо катится вода. Любовники, таясь, не станут заглядывать в прохладный мрак…Там, там глубоко под корнями лежат страдания мои, питая вечными слезами…»

Блок… Когда он пришел фотографироваться в ее ателье, он ей показался манерным кудрявым гимназистом с капризным женским ртом. Поэт… И вот она лежит в кровати с его стихами накануне свадьбы человека, которого она…

Любовники, таясь, не станут заглядывать…

Где счастье брезжит нам порою, но предназначено – не нам…

Манерный мальчик с капризным ртом – Блок, поэт словно прочел ее, как книгу, и сделал свой собственный фотопортрет – ее, одинокой, влюбленной в чужого жениха, уже ставшего мужем для своей избранницы в физическом смысле. Можно сколько угодно грезить и страдать…

Чертова феминистка… Ее наняли как технический персонал снимать чужую пышную свадьбу, а она влюбилась в нанимателя. Одного его взгляда хватило, пары слов.

Да, так она думала тогда, полтора года назад, когда все казалось таким горьким, но обычным, житейским! Когда не было столько крови и на полу, и на стенах…

А сейчас он сжимал ее руку в своей и все никак не мог оторвать губ от ее ладони. И ей хотелось коснуться его лица, его обветренной кожи… Столько мужества и силы…

– Игорь, я не уеду. Я останусь. Я сделаю все, чтобы помочь вам.

Он смотрел прямо ей в глаза. В какой-то миг она подумала: мы на грани поцелуя. Но почти сразу же догадалась, о чем он на самом деле думает в этот момент, что стоит перед его взором.

И картина явила себя, словно старый кошмар.

Любовь… Как можешь ты, любовь, цвести среди того, что видели наши глаза?

Тогда, полтора года назад, когда она читала Блока при свете старинной лампы с шелковым абажуром, ночную тишину особняка Шубниковых вспорол крик.

Крик потряс дом до основания. Словно кого-то разорвали пополам… Словно с кого-то заживо содрали кожу.

Дикий вопль боли… Визг…

Что-то грохнуло на пол. А потом снова раздались неистовые вопли. Трудно уже было понять, кому принадлежит этот крик – человеку или зверю, столько в нем было муки.

Елена Мрозовская вскочила с кровати. В ночной рубашке, босая, она даже не накинула халат. Но схватила свою репортерскую пресс-камеру!

Это было что-то вроде инстинкта фотографа. Она сразу поняла: в доме случилось что-то плохое. Жуткое. Но все, что встречалось ей на жизненном пути, она хотела заснять, запечатлеть.

Инстинкт фотографа.

В тот момент она была уверена: в дом, набитый произведениями искусства, столовым серебром и фарфором, проник вор, душегуб. Он убивает кого-то из слуг!

Но когда она выскочила в коридор, крик, оборвавшийся на самой высокой ноте, снова пришел со стороны комнаты Прасковьи. По коридору бежали заспанная горничная и лакей. Он включил электричество.

Свет ярко вспыхнул.

Прибежал еще один лакей, по старинке вооруженный топором, и ногой выбил дверь спальни, из которой теперь доносились какие-то странные звуки – словно что-то волокли и грызли…

В спальне стоял кромешный мрак. И пахло…

Так воняет на бойне, когда свежуют тушу, – запах свежей густой крови и требухи.

Лакей дотянулся до шнура и включил верхний электрический свет. Они словно ослепли все, застыв в дверях, – кровать с пышными подушками была вся залита алым. На светлых шелковых обоях – алые пятна и потеки.

Но сначала они никого не увидели в спальне. Кровать загораживала от них то, что было на полу.

А потом увидели все.

Прасковья лежала на спине – голая, ее ночная сорочка превратилась в лохмотья. Ее живот от грудины до лобка был разодран, и вся окровавленная, осклизлая масса внутренностей была выворочена из огромной зияющей раны.

Полиция позже тщетно искала в спальне орудие, которым было причинено это чудовищное увечье. Полицейские так ничего и не нашли – ни в спальне, ни во всем доме. А врач, делавший осмотр, шептал полицейскому приставу, что это «не разрез, а разрыв тканей».

Что-то зашевелилось в углу за кроватью и выползло оттуда на четвереньках.

Приподнялось, встало на колени, осторожно огляделось, утопая руками, до самых локтей покрытыми запекшейся кровью, в белом атласном одеяле.

Светлые, как слюда, глаза уставились на Елену Мрозовскую и слуг. Рот искривился в гримасе оскала.

Она смотрела на них, вся покрытая кровью своей сестры.

А потом тихонько разжала пальцы. И на атласное одеяло выкатилось нечто, оставляя за собой алый след.

И в этот миг потрясенная Елена Мрозовская сделала снимок своей репортерской пресс-камерой.

– Теперь взглянем на фотографии, – сказал полковник Гущин, когда они вернулись в Горьевский ОВД и снова заняли кабинет Первоцветова. Анфиса на этот раз была с ними. Именно ей Гущин вручил конверт из крафтовой бумаги, словно возвращая. – А вы, Анфиса Марковна, поясните нам некоторые вещи.

Катя не спускала глаз с крафтового конверта. Ясно, что там, в музее, Гущин услышал нечто, что имеет связь с его содержимым. Шубниковы… вымерший род… Анфиса тоже вся напряглась, едва услышала эту фамилию от хранителя коллекции.

– Да, конечно, я расскажу, что я думаю об этом. Но сначала… – она извлекла из необъятной сумки планшет, нашла какие-то файлы, открыла. – Взгляните на нее.

На планшете открылся снимок – винтаж начала прошлого века: крупная темноволосая женщина в бальном платье и накинутой на плечи бархатной шубке, отделанной мехом. Ее нельзя было назвать красавицей, но черты лица указывали на ум, энергию и одухотворенность. А темные глаза были прекрасны.

– Елена Лукинична Мрозовская, – объявила Анфиса. – Вот такая она была. Это практически единственная ее подлинная фотография, которая сохранилась. Первая женщина-фотограф России. Художник, каких мало. Гений… И это не просто похвала. Вы сейчас сами поймете, – она открыла новые фотографии в Google. – Сохранилось два вида фотоснимков – те, что были сделаны в ее ателье на Невском фотографами, которые у нее работали, – это в основном портретная фотография: дети, супружеские пары, купцы, аристократы, инженеры-путейцы, офицеры. Это фотоснимки отличного качества, и внизу на них всегда есть клише «Неlene de Mrozovsky» и памятные знаки и награды фотосалона.

На планшете замелькали снимки: лица начала прошлого века и конца века девятнадцатого.

– Но есть фотографии иного сорта. Уникальные. Неповторимые. Те, что она делала лично. Их не так много осталось. И это в основном знаменитости. – Анфиса начала листать «картинки» и показывать. – Александр Блок… Лиза Дьяконова, феминистка. Менделеев…