Как будто компенсируя эту неудачу, мой интерес к рыбалке возобновился. Около трех лет назад молодая семья переехала в дом по соседству с моим. Отец, мать и две девчонки – одной пятнадцать, другой десять, явно юные туристки по натуре. Через день или два после их прибытия я заприметил младшую сестру, Сэйди, бежавшую через задний двор с удочкой в одной руке и ящиком для снастей в другой. Примерно в четверти мили позади наших домов был небольшой ручей, сбегавший с Френчмэн-Маунтин и сворачивавший на Сварткил. Как я понял, к нему-то она и направлялась – и, хоть мне и не казалось разумным отправлять ребенка ее возраста в одиночку в лес, еще более неразумно было мне, грязному старикашке, бежать за ней с предостерегающими воплями. У меня сохранился бинокль – его давным-давно купила Мэри, чтобы наблюдать за птицами; почти все время он пылился в шкафу в холле. Откопав его, я стал следить за Сэйди – и так незаметно просидел все те несколько часов, что она прорыбачила у ручья.
Кажется, той же ночью, спроваживая свой мусорный бак к концу дороги, я столкнулся с отцом Сэйди, Оливером, занятым тем же. К тому времени я уже представился соседям и предложил помощь, если таковая будет нужна. Поздоровавшись с Оливером, я спросил, как он с семьей обустроился тут. Он сказал, что все идет довольно-таки хорошо, и я упомянул ненароком, что видел одну из его дочерей с удочкой. Он рассмеялся и сказал, что Сэйди сама не своя, когда дело касается водоемов с рыбой. Я поинтересовался у него, рыбачит ли он.
– Не так много, как следовало бы, – признался он, – но Сэйди рада отдуваться за меня. Рыбалка – это ее страсть.
– Надо же, я и сам иногда закидываю удочку, – сообщил я. – Если у вас или у дочери будут какие-то вопросы насчет местной водной фауны – обращайтесь, с радостью поделюсь всем, о чем знаю.
Оливер поблагодарил меня – с легким, правда, недоумением, что, возможно, означало, что я показался ему чересчур навязчивым.
На следующий день, однако, ко мне в дверь постучались, и, когда я открыл ее, моим глазам предстали Сэйди и ее мать, Рона. Последняя несла тарелку со свежеиспеченным шоколадным печеньем. Она сказала, что ей очень неловко беспокоить меня, но отец Сэйди сказал ей, что я знаю много о рыбалке в этом районе, и ее дочь настояла, чтобы они пришли и пообщались со мной. Она позвонила бы мне, но их телефон еще не успели подключить, и в любом случае они не знали мой номер. Она надеялась, что угощение сгладит неожиданность визита, и что я стравлю пару рыбацких баек ее неугомонной дочке.
Ну и, само собой, тебе любопытно узнать, что это за странный старикан такой обитает по соседству, подумал я, но вслух, конечно, не сказал. На благоразумие и интерес Роны глупо было обижаться. Извинившись за беспорядок в доме – не такой уж, к слову, и заметный, – я придержал дверь и пригласил их внутрь. Отец Сэйди не шутил насчет ее страсти к рыбалке. Весь следующий час она осыпала меня дотошными расспросами о том, какая рыба водится в здешних водах, перемежая рассказами о собственных подвигах с удочкой и катушкой на их старом месте, в Миссури. Когда тарелка с печеньем наполовину опустела, Рона объявила, что им с Сэйди уже пора – еще много чего предстоит распаковать и расставить, – и, хоть дочурка и уперлась, я сказал ей, что маму лучше слушаться, а я никуда отсюда не денусь – со мной можно будет поговорить и позже, когда их дом будет готов.
Приятный вышел визит – я даже сам удивился, насколько он поднял мне настроение. Кроме того, рассказы Сэйди пробудили во мне подзабытый рыбачий азарт. Не знаю, прозвучит ли это странно, но похоже, повторилось то, что произошло со мной после смерти Мэри. Долгое время говорить о ней и даже думать было сродни пытке, потому как я не мог отделить свою жену от ее смерти. Затем постепенно моя память ослабила хватку на смерти Мэри… Ну или ее смерть ослабила хватку на мне. Мириад ощущений, оставшийся после нашей совместной жизни, стал более милостив, не бередя более моих ран. Щедро откусив от маминого печенья, Сэйди спросила меня, плавают ли в здешних водах сомы. Она намеревалась поймать сома в каждом штате Америки и, поскольку сейчас жила в Нью-Йорке, решила, что не лишним будет узнать о здешней популяции сомовьего семейства. Я сказал, что в основном ловлю форель, но везло мне порой и на бычков, и свою парочку сомов я тоже вытянул из Сварткила. И – вот чудо! – сказав это, я будто промчался по тонкому льду… но лед этот сдюжил мой вес.
Как же просто оказалось вернуться к разговорам о рыбалке – я и сам немало удивился. На следующий день родителей Сэйди я так и не встретил – не видел их в общем-то до самой пятницы, но мне любопытно было узнать, привел ли к чему-нибудь тот наш разговор. Так всегда – однажды поболтав о рыбалке, хочешь возвращаться к этой теме снова и снова. Когда субботним утром раздался звонок в дверь, не стану скрывать – мое сердце радостно забилось.
За дверью меня ждал Оливер, одетый в джинсы и «выходную» толстовку. Он извинился за визит в столь ранний час – просто пообещал Сэйди сходить на рыбалку этим утром, и она спросила, почему бы не пригласить меня в компанию. Он уже предупредил ее, что у меня могут быть свои планы, и ничего зазорного в отказе с моей стороны не будет.
С изумительной легкостью я выдал:
– Конечно, буду рад пойти вместе с вами.
Меня охватил легкий испуг, но вместе с ним – легкий задор. Снаряжение, купленное мной для предыдущего похода к воде, было сложено в шкафу комнаты для гостей: полностью, если не считать легкой запыленности, готовое к бою, как и семь лет назад. Моя одежда на выходные не отличалась от той, что я носил в течение недели – джинсы, фланелевая рубашка и рабочие ботинки. Все, что мне требовалось, – какая-нибудь новая шляпа вместо той, старой, с эмблемой «Янки», что утонула в Голландском ручье. После того как я ушел на пенсию, Фрэнк Блок и группка других парней, с которыми я работал, скинулись и купили мне славную ковбойку как дань моей любви к кантри. Нелепая то была вещица, белая, что твоя зубная паста – что-то из гардероба Джона Уэйна времен ранних вестернов. Другого выбора у меня не было, поэтому я сграбастал ее. Оливер еле сдержал улыбку при моем виде, но Сэйди заявила, что я выгляжу круто.
В ту первую поездку я предложил съездить на то же самое место на Сварткиле, где я побывал, когда только-только начал рыбачить – из соображений скорее практичных, нежели сентиментальных. Этот участок реки находился чуть ниже по течению от гугенотского завода по переработке мусора, и почему-то именно там чаще всего попадались столь дорогие сердцу Сэйди сомы. Я предупредил ее, чтобы она следила за деревьями, чьи ветви простирались над водой, но она заметила их даже раньше и преуспела в соблюдении дистанции – в отличие от своего отца, лишившегося трех крючков и хорошего куска лески, запутавшегося в ветках над головой. Я помог ему освободить удочку, а Сэйди тем временем под самый конец выловила солидного такого бычка, которого я подсек для нее, чуть не свалившись в спешке в грязно-коричневую воду. Меня особо не тянуло к удочке, но пару раз, когда Сэйди и Оливер увлеченно наблюдали за пляшущими на воде поплавками, я чувствовал себя преступно непричастным, просто смотря. Хоть я и ощущал груз лет, минувших с тех пор, как я в последний раз забросил приманку, рукоятка удочки удобно ложилась мне в руку. Без задней мысли я сделал первый, пробный, неглубокий заброс. Никто так и не клюнул, но это было не важно.