Восьмой круг. Златовласка. Лед - читать онлайн книгу. Автор: Эллин Стенли, Эд Макбейн cтр.№ 65

— Я поговорю с ним, когда он будет здесь, — сказал Мюррей, — но не могу ничего обещать, пока не получу его предложения. Если речь идет о дополнительных деньгах прямо сейчас…

Бруно покачал головой.

— Мюррей, мне не нужно подачек. Я их не приму. Мне нужен небольшой процент. И ты об этом не пожалеешь.

— Посмотрим, — сказал Мюррей. — Смогу я вызвать сюда такси в такую рань?

— Конечно. Скажешь, что тебе нужно на Манхэттен, тебя будут только рады взять. — Бруно мягко ударился затылком о грудь сына. — Вито, дядя Мюррей уходит. Что скажешь?

Вито сердито указал назад и раскрыл рот.

— А-а, не начинай этого снова, — сказал Бруно.

Такси подъехало к «Сент-Стивену» в пять минут восьмого, что, прикинул Мюррей, давало ему как раз достаточно времени, чтобы быстро побриться и переодеться, перед тем как нанести визит Харлингенам. Он понимал, что визит будет интересным, и не по той причине, которую назвал Бруно. Не сказал он ему — в конце концов, это не его дело, — что Харлинген должен был передать Рут единственный лист, вырванный из папки Уайкоффа, пусть и не перевязанный розовой лентой. Если бы Мюррей попытался сунуться к Рут сам, то остался бы стоять на тротуаре, словно потерпевший крах Ромео, кричащий стоящей на балконе и не желающей слушать Джульетте, что у него есть улики на Париса. Нет, это не для него. Но Рут выслушает Харлингена, и если они сядут втроем…

Открыв дверь квартиры, он уловил знакомый запах духов, стоявший в затхлом воздухе гостиной. Диди, укрывшись пальто, спала в кресле, подобрав под себя ноги. Мюррей стоял, смотрел на нее, и она наконец открыла один глаз и ответила ему равнодушным взглядом. Потом широко, с содроганием зевнула и свернулась калачиком, плотнее закутавшись в пальто.

— Ну, где был? — спросила она.

— Далеко, — ответил Мюррей. — Что делал? Ничего.

— Ничего, — повторила Диди. — Дорогуша, какой ты рыцарственный! — Она с гневным видом поднялась, потом ахнула и ухватилась для поддержки за кресло. — О Господи, Мюррей, у меня ноги отнялись! Они словно в иголках. Это убивает меня. Что-нибудь сделаешь?

— Сделай что-нибудь сама. Мне нужно уйти через двадцать минут.

Он пошел в спальню, а Диди осторожно поднялась с кресла и заковыляла за ним со стонами на каждом шагу.

— Ты заслуживаешь презрения, — заговорила она. — Не хочешь даже знать, почему я здесь? Тебе ничуть не интересно? — Бросилась ничком на кровать. — О Господи, они возвращаются к жизни. Мюррей, это не смешно. Разотри их, пожалуйста, и перестань вести себя так. Мне все равно, если ты провел всю ночь в постели с этой девицей. Я прошу о медицинском внимании, грязный ты подлец, не сексуальном!

Он перестал раздеваться, повернулся и стал безжалостно шлепать ее по ногам, пока она не вскрикнула и не брыкнула ногой.

— Перестань! — сказала она. — Из-за того, что ты бросил меня спать на полу, я вся в синяках.

— Положи эти слова на музыку. Гнусную же вещь ты сказала Рут, а?

Диди перевернулась на спину, села и повернулась лицом к нему. С чопорным видом натянула юбку на колени.

— Да? Бедняжка, это ранило ее чувства?

— Господи, что это с тобой? Ведешь себя как все женщины, которых ненавидишь. Ты указывала на них мне и говорила, какие они суки, раз лезут в чужие дела, чтобы поддерживать свое жалкое самомнение. Сейчас ты хуже любой из них.

— Спасибо.

— Не благодари. Просто уезжай куда-нибудь, чтобы забыть об этом. Чем дальше, тем лучше. Иначе…

— Я уезжаю, — сказала Диди, и то, как она это произнесла, заставило его умолкнуть на полуслове. — Я приехала сообщить тебе это, Мюррей. Хотела попрощаться, потому что самолет вылетает в одиннадцать, и, возможно, мы больше не увидимся. Дональдсону это наверняка не понравится, тем более если речь идет о тебе.

— Дональдсону?

— Мы снова вступаем в брак. Это будет в Далласе, он хочет много гостей. Возможно, ты увидишь фотографии в «Лайфе», он хочет, чтобы они прислали фотографов.

— Вот не знал, что «Лайф» интересуется повторными браками, — сказал Мюррей, и Диди побледнела.

— У тебя у самого грязный язык!

— Извини, — произнес он искренне. — Напрасно я это сказал. Уверен, что у вас все будет хорошо. В конце концов, Дональдсон теперь старше, умнее и… В общем, — скомкал он концовку, — все должно сложиться хорошо.

— Но ты на самом деле не веришь в это, так ведь? — сказала Диди. — На самом деле не веришь.

— Почему ж это я не верю?

— Потому что ты не дурак, Мюррей, и не нужно притворяться дураком для моего утешения. Ты знаешь, что произойдет, не хуже меня. Поначалу все будет просто замечательно, а потом, месяца через два-три, Дональдсон возобновит свои ужасно важные деловые поездки или станет возвращаться домой в четыре утра, люди начнут вести себя со мной по-всякому — понимаешь, быть ужасно добрыми, сочувствующими и, само собой, слегка насмешливыми. А потом журналисты станут печатать подлые намеки с инициалами, которые ничего не скрывают, и когда я возьму газету…

Больше Мюррей не смог сдерживаться:

— Тогда зачем ты это делаешь? Какое право имеешь впутываться во что-то подобное?

— Потому что вынуждена! — с отчаянием ответила она. — Вынуждена, Мюррей. Не могу ждать всю жизнь, чтобы привалило счастье. Мне вот-вот стукнет тридцать, а мужчины не женятся на тридцатилетних. Не смотри на меня так, Мюррей, это правда. Ты не знаешь, каково это для женщины. Даже когда тебе двадцать, у тебя возникает боязнь смотреться в зеркало, потому что знаешь, как быстро старишься и что остановить это невозможно. Это самое худшее, что может с тобой случиться.

— Но почему Дональдсон? Алекс был бы гораздо лучше, пусть он и без денег.

Диди улыбнулась. Вернее, уголки ее губ изогнулись так, что это выражение было бы улыбкой, будь в нем хоть чуточку юмора.

— Ты так думаешь, Мюррей? Предположим, кто-то скажет тебе, что завтра получишь что угодно, только за это придется отдать все, что имеешь, согласишься ты? Без «Сент-Стивена», без больших машин, без ничего — только с тем, как ты говорил мне, что было у тебя, когда ты впервые пришел в агентство. Хотел бы ты этого? Поношенная одежда, жалкая квартирка с уцененной мебелью. И постоянная убийственная забота о хлебе насущном — по правде, хотел бы этого?

Он попытался обдумать ответ, потом покачал головой:

— Не знаю.

— Знаешь. Тем более когда у тебя все так хорошо. Тут уж ни за что не захочешь возвратиться к тому, что было. Даже Дональдсон лучше, чем это. Даже твое агентство. А свое агентство ты ненавидишь гораздо сильнее, чем я Дональдсона.

— Я никогда не говорил этого.

— Да, никогда. Ты многого никогда не говорил. Как и сейчас. Ты прекрасно знаешь, что сейчас все, что можешь сказать мне, все, что можешь сделать…