Брату Антонию не понравилось выражение лица Джудит. Она не была похожа на запуганную женщину; скорее она была похожа на женщину, вполне владеющую ситуацией. Он подумал, что, придя сюда, они совершили ошибку; подумал, что они потеряют все деньги, оставшиеся от пачки того шулера; подумал, что, возможно, их с Эммой идеи не всегда так уж гениальны.
Ростом Джудит была примерно метр семьдесят, стройная, темноволосая, кареглазая и привлекательная, разве что нос чуть крупноват для узкого личика. На ней был темно-синий халат; Брат Антоний решил, что поэтому она и держала их в коридоре так долго. Чтобы надеть халат. И достать пистолет. Ему не нравился вид пистолета. Девушка держала его очень твердой рукой. Ей явно доводилось стрелять в людей, и колебаться она не станет. Ситуация выглядела очень плохо.
— Ну, — сказала Джудит, — кто вы такие?
— Я — Брат Антоний, — сказал Брат Антоний.
— Эмма Форбс, — представилась Эмма.
— Откуда вы знаете Пако?
— Ужасно, что с ним случилось, — промолвила Эмма.
— Откуда вы его знаете? — повторила Джудит.
— Мы с ним давние друзья, — сказал Брат Антоний. Его сильно нервировало, что девушка держит пистолет так уверенно.
Пистолет был совсем не похож на те, какими здешний народ пользуется для самозащиты. Такая пуля проделает в его сутане нехилую дырку.
— Если вы были друзьями Пако, почему я про вас не слышала?
— Мы были в отъезде, — сказала Эмма.
— Тогда как же вы получили деньги, если были в отъезде?
— Пако их нам оставил. В квартире.
— В чьей квартире?
— В нашей.
— Он оставил их мне?
— Он оставил их вам, — сказала Эмма, — так он написал в записке.
— Где записка?
— Где записка, Брат? — сказала Эмма.
— Дома, — ответил Брат Антоний, принимая обиженный вид. — Не думал, что она понадобится. Не думал, что нужна записка, когда приносишь четыреста долларов тому, кто…
— Давайте деньги, — сказала Джудит и протянула к ним левую руку.
— Уберите оружие, — сказала Эмма.
— Нет. Сначала отдайте деньги.
— Отдай, — сказал Брат Антоний. — Это ведь ее деньги. Пако хотел, чтобы она их получила.
Их глаза встретились. Джудит не заметила взгляда, которым они обменялись. Эмма подошла к столу и веером рассыпала банкноты по клеенке. Джудит повернулась, чтобы их собрать. В тот же момент Брат Антоний шагнул вперед и впечатал свой громадный кулак ей в нос. Ее нос и до этого никто не назвал бы хорошеньким, а теперь из него еще и полилась кровь. Брат Антоний читал где-то, что удар в нос — это очень болезненно, а также очень эффективно. Из носа легко течет кровь, а кровь пугает людей. Кровь, хлынувшая из носа, заставила Джудит забыть о пистолете в руке. Брат Антоний схватил ее за запястье, заломил руку за спину и выдернул из руки пистолет.
— Итак, — сказал он.
Джудит зажала нос ладонью. Кровь потекла сквозь пальцы. Эмма взяла с кухонного столика посудное полотенце и бросила ей.
— Утрись, — сказала она.
Джудит всхлипнула.
— И перестань скулить. Мы не собираемся причинять тебе вред.
Джудит этому не поверила. Ей уже причинили вред. Нельзя все-таки открывать дверь в час ночи, даже с пистолетом. Теперь пистолет находился в руке священника, а толстуха собрала деньги со стола и сунула их в свою сумочку.
— Ч-ч… чего вы хотите? — Джудит прижимала к носу полотенце. Оно стало красным. Нос жутко болел, и она подозревала, что священник его сломал.
— Сядь, — сказал Брат Антоний. Он улыбался: теперь ситуация была в его умелых руках.
— Сядь, — повторила Эмма.
Джудит села возле стола.
— Дайте мне лед, — попросила она. — Вы сломали мне нос.
— Дай ей льда, — сказал Брат Антоний.
Эмма подошла к холодильнику, достала форму для льда и высыпала кубики над раковиной. Джудит отдала ей окровавленное полотенце. Эмма завернула в него пригоршню кубиков.
— Вы сломали мне нос, — снова сказала Джудит, забирая у Эммы полотенце и прижимая его к лицу. За окном раздавалось завывание сирены «Скорой помощи». Она подумала, не потребуется ли «Скорая» и ей.
— Кто были его клиенты? — спросил Брат Антоний.
— Что? — Она не сразу поняла. А затем догадалась, что он говорит о Пако.
— Его клиенты, — сказала Эмма. — Кому он сбывал товар?
— Пако, вы имеете в виду?
— Ты знаешь, кого мы имеем в виду, — сказал Брат Антоний.
Он сунул пистолет в передний карман и сделал толстухе какой-то жест. Та снова полезла в сумочку. На мгновение Джудит подумала, что они ее отпустят. Священник убрал пистолет, а толстуха полезла в сумку. Значит, они все-таки отдадут ей деньги. И отпустят. Но затем толстухина рука вынырнула из сумки с чем-то длинным и узким. Большой палец ее руки шевельнулся, и лезвие с щелчком выпрыгнуло из футляра. На металле заиграли блики света. Джудит боялась ножей гораздо больше, чем пистолетов. В нее никогда не стреляли, зато резали не раз, однажды даже Пако. У нее остался шрам на плече. Хотя и не такой ужасный, как те, что на грудях.
— Кто были его клиенты? — снова спросил Брат Антоний.
— Я его едва знала, — сказала Джудит.
— Ты жила с ним, — сказала Эмма.
— Это не значит, что я его знала, — возразила Джудит.
Она не хотела говорить им, кто были клиенты Пако, потому что его клиенты стали теперь ее клиентами или, по крайней мере, станут, как только она сможет работать. Она восстановила по памяти имена дюжины покупателей — достаточно, чтобы обеспечить ей стиль жизни, который она считала роскошным. Достаточно, чтобы купить пистолет, прежде чем начинать дело. В мире слишком много ублюдков вроде Пако. Однако пистолет лежал теперь в кармане священника, а толстуха медленно вращала в руке бритву. Лезвие пускало по стенам солнечные зайчики. Джудит подумала — и это была совершенная правда, — что все в жизни странным образом повторяется. Вспомнив, что Пако сделал с ее грудью, она инстинктивно запахнула халат свободной левой рукой. Брат Антоний заметил это движение.
— Кто были покупатели? — сказала Эмма.
— Я не знаю. Какие покупатели?
— Конфеток для носа, — сказала Эмма и придвинулась с лезвием ближе.
— Я не знаю, что это значит. Какие еще «конфетки для носа»?
— То, что нюхаешь, дорогая, — сказала Эмма и придвинула лезвие еще ближе к ее лицу. — Вдыхаешь через нос, дорогая. Через нос, которого у тебя через минуту не станет, если ты не скажешь нам, кто они.
— Нет. Не лицо, — сказал ей Брат Антоний почти шепотом. — Не лицо.