Повседневная жизнь Москвы в Сталинскую эпоху 1920-1930-е годы - читать онлайн книгу. Автор: Георгий Андреевский cтр.№ 83

А в самой Москве, как и до революции, в двадцатые годы существовали заведения, в которых кровь выпускали из человека, а не из собаки. В переулках Заяузья можно было встретить старую железную вывеску над входом в полуподвал. На ржавой вывеске был изображен палец, направленный в сторону двери в заведение, и орудия парикмахерского искусства: ножницы, помазок, бритва. Рядом — подбородок с русой бородкой. В общем, это была вывеска старой цирюльни. Но в заведении не стригли и не брили. Если бы вы попросили об этом хозяина, он бы сослался на то, что бритва не в порядке, или на то, что воды нет. Правда, бритва, ремень для ее точки, фиксатуар для волос имели место быть, но всего лишь для декорации. Главное помещение «цирюльни» находилось за дверью, закрытой шторой. Комната, которая там пряталась, была невелика. В ней находились стол, стулья, кровать. На столе стояли стаканы странной формы, а рядом с ними небольшие деревянные кубики с четырьмя острыми пластинками. Пластинки прикреплялись к пружинкам, пружинки соединялись с крючками, похожими на курок пистолета. Стоило только спустить курок, и острые пластинки выскакивали наружу. Если прижать такой кубик к руке, то, спустив курок, можно было легко сделать надрез на руке и пустить кровь. Вот такое заведение, такая услуга. Оно имело своих завсегдатаев. Особенно оживленно в «кровопускальне» бывало в банные дни, когда хозяева Якиманских переулков, «болотные дельцы» (с Болотной площади и улиц), «охотнорядские воротилы», напарившись, искали здесь успокоения и блаженства в избавлении от распиравшей их сосуды крови. Когда клиентов становилось слишком много, хозяину помогали жена и дети. Пущенную кровь собирали в стаканы с толстыми краями. Надрезов обычно делали три-четыре. Чтобы кровь шла быстрее, «хирург» бросал в банку горящую бумагу и прижимал банку к надрезу. Кровь шла быстрее, клиент, как теперь говорят, «балдел». Услуга эта стоила рубля три. Среди замоскворецких кровопускателей известностью пользовались Иван Петров и Павел Калявин.

Люди образованные решали вопросы посложнее.

Проблемы жизни, смерти человека, его способностей очень волновали ученых того времени. С Запада к нам по этому поводу тоже проникали кое-какие мысли. Но по смелости им с мыслями москвичей было тягаться трудно. Способствовало такой смелости мысли то, что с русской науки в эти годы была снята церковная цензура. Эксперименты на людях казались мелочью по сравнению с экспериментом, проводимым над нацией. Кроме того, нужды мировой революции, построения общества людей нового сорта требовали смелого вторжения в природу и психику человека.

Много внимания ученые стали уделять передаче мысли на расстояние. В Москве существовала секция «Общества неврологии, рефлексологии и биофизики» при Институте по изучению мозга. К 1927 году лаборатория секции провела пять тысяч опытов по передаче мысли на расстояние и не выявила ни одного не способного к передаче или приему мысли субъекта. Было, правда, отмечено, что особенно хорошо передаются мысли между людьми, сходными по умственной деятельности. Мысли передавались не только внутри Москвы, но и из Москвы в Подольск и даже в Саратов.

Владимир Леонидович Дуров, основатель знаменитого «уголка», внушал свои мысли собакам. Делал он это так подзывал к себе собаку по кличке Лорд, брал ее голову в свои руки и строгим взглядом смотрел в ее умные глаза. Воля собаки таким образом парализовывалась, она всецело была во власти своего хозяина. Дуров до полного забвения окружающего мира сосредоточивался на мысли о столе и лежащей на нем книге. Он представлял перед собой ножку стола, его поверхность, книгу, лежавшую на ней. Запечатленные таким образом детали передавались им непосредственно в глаза Лорда. Затем Дуров командовал: «Иди!» Лорд подходил к столу и брал книгу. Был ли в этой книге кусок колбасы, не сообщалось.

Инженер Кажинский сконструировал для проведения опытов даже специальный металлический изолятор. Этот изолятор соединялся с землей проводом (заземление). Дуров влезал в изолятор и из него внушал собаке свои мысли, а инженер Кажинский то заземлял изолятор, то отключал заземление. Эти опыты проводились с целью проверки теории об излучении человеческим мозгом электромагнитных колебаний, позволяющих передавать мысли на расстояние.

Выдвигались и другие смелые предположения и гипотезы. В 1928 году в Днепропетровске и Париже вышла в свет книга советского врача-венеролога Фридлянда «За закрытой дверью». Автор не только живо и обстоятельно рассказывал о жизненных ситуациях, в которые попадали его клиенты, но и делал определенные научные выводы. Интересен его пассаж о причинах гомосексуализма. Вот он: «…причина гомосексуализма в том, что зародыш получает в какой-то доле своей половой железы деталь, соответствующую особенностям женской половой железы… Стоит только отыскать дефект в строении органа и удалить его из организма, чтобы восторжествовала норма». По мнению Фридлянда, у гомосексуалистов соотношение верхней половины туловища к нижней 100:108, а у нормальных людей 100:100.

Не забудем, что это говорилось в 1928 году, то есть через три года после того, как знаменитый Ломброзо в «Дневнике подростка», вышедшем в 1925 году, утверждал, что проститутками рождаются.

Омоложение человека, оживление его, передача мыслей и другие, заимствованные из сказок, идеи соответствовали эпохе, в которую люди «рождены, чтоб сказку сделать былью». Недостаток научных знаний и возможностей для исследований заменялся смелостью и фантазией. Кроме того, интеллигенция благодаря таким скороспелым невероятным открытиям стремилась повысить в глазах властей свой авторитет. А это для людей, вышедших из непролетарских слоев, в то время было очень важным. От их научных успехов иногда зависели не только материальные блага, но и сама жизнь.

Творцам из пролетарских слоев в этом отношении было проще, но у них были свои проблемы. Они были скромны и не умели поднимать шум вокруг своего имени. В 1927 году самоучка-математик, изобретатель логарифмической линейки Курилко, влачил полуголодное существование. Не лучше обстояло дело и у сочинителей из народа. Старик Ожегов, сочинивший песню «Чудный месяц плывет над рекою», ходил едва ли не «с ручкой», собирал хлеб; автор песни «Бывали дни веселые» Горохов умер в канаве под Малоярославцем, всеми забытый; рабочий поэт Шкулев, чью песню «Мы кузнецы и дух наш молод» так часто пели тогда, лежал в деревне, разбитый параличом и всеми забытый.

Да, нелегкая им выпала доля. Мне понравилась шарада из «Вечерней Москвы», сочиненная в 1926 году, в которой слово «доля» было зашифровано так:

Эта самая доля одних изобретателей одаряла сумой, а других — тюрьмой. На то были разные причины.

Михаил Алексеевич Чешко родился в 1893 году. С одиннадцати лет он начал работать. Работал курьером, половым в трактире. В 1908 году (ему тогда шел пятнадцатый год) на нервного смышленого мальчика обратил внимание человек с «бескрайней» фамилией Океанов, оккультист и хиромант. Он сделал из Миши своего медиума. Тот отгадывал сны и предсказывал будущее. Они разъезжали по России. Афиш, плакатов и снимков, рекламирующих творимые ими чудеса, хватило бы на целый грузовик. Постепенно слава об отроке, слышащем голоса из загробного мира, разрасталась и дошла до дворца. «Чудесного мальчика» пригласило к себе царское семейство. После подзатыльников в трактире на Мишу свалились слава и деньги. Последние, как вспоминал потом Михаил Алексеевич, у них с Океановым водились саквояжами. Миша полюбил их со всей страстью, присущей юному чувству. Но Фортуне что-то не понравилось в его взгляде, и в 1911 году его заподозрили в получении мошенническим путем 17 тысяч рублей. Океанова смыла волна событий, а его, Мишу, посадили в тюрьму, но вскоре, правда, выпустили. Следствие тянулось бесконечно долго. Наконец, когда в 1914 году началась война, про него совсем забыли. К Михаилу Алексеевичу тогда вернулись силы, и он кинулся помогать отечеству. Его чаще всего можно было встретить в разных благотворительных организациях. Именно в них Михаил Чешко учуял особенно стойкий аромат купюр царского времени. Он создал для помощи голодающим «Всероссийский братский союз», который просуществовал аж до 1923 года. Особенность всех благотворительных организаций, в которых сотрудничал Чешко, состояла в том, что средства действительно собирались, но не расходовались, во всяком случае, на цели благие. В связи с этим Чешко дважды арестовывали, даже судили. В тюрьме Михаил Алексеевич, как говорится, «закосил»: он стал требовать принятия параши в Лигу Наций и угрожал Чемберлену исключением из ВКП(б). Его направили на исследование в Институт судебной психиатрии имени профессора Сербского. Оттуда он сбежал. Когда его задержали чекисты, он убедил их в своем пролетарском происхождении и в том, что натерпелся от царских ищеек и тюремщиков. Заподозрив в словах Чешко правду, чекисты его отпустили. Михаил Алексеевич, который, надо отдать ему должное, никогда не тянулся к высоким государственным постам, и на этот раз нашел свое скромное место под солнцем. Он стал уполномоченным по Москве и ее окрестностям по проведению американских аукционов (заграница тогда скупала в России ценности) и сбору пожертвований по подписным листам, а в 1926 году мы видим его уже заведующим лотерейным отделом тифлисского (Тбилиси тогда назывался Тифлисом) общества «Друзья детей». Остап Бендер ходил тогда в рваных ботинках, строил из себя сына лейтенанта Шмидта и бредил о Рио-де-Жанейро. Чешко же уже тогда понял, что всем этим благотворительностям и «обществам защиты детей» скоро придет конец. Он решил переквалифицироваться в изобретателя. Изобретать он стал в области вычислительной техники. Ни ЭВМ, ни компьютеров тогда не было. Вершину человеческой мысли в этой области олицетворяли счеты с деревянными костяшками и арифмометр. Учет же стал одним из главных столпов нового социалистического государства. Считать нужно было много. Не случайно в тридцатые годы арифмометр стоил полторы тысячи рублей. Для сравнения скажу, что бенгальский тигр стоил в то время 3 тысячи рублей.