Повседневная жизнь Москвы в Сталинскую эпоху 1920-1930-е годы - читать онлайн книгу. Автор: Георгий Андреевский cтр.№ 80

Раз уж мы заговорили о животных, то вспомним не только печальные, но и занятные сцены, происходившие в Москве тех лет с их участием.

29 мая 1928 года в восемь часов вечера у дрессировщика Ивановича из дома 15 по Немецкому (ныне Волховскому) переулку сорвалась с цепи медведица. Она выбежала на Бакунинскую улицу, свернула направо и встретилась с витриной продовольственного магазина. Увидев на ней конфеты и печенье, медведица решила заглянуть в магазин. В дверях она столкнулась с женщиной, не пожелавшей уступить ей дорогу. Произошла небольшая потасовка, в результате которой медведице все же удалось войти в магазин. Здесь она устремилась к витрине и стала поедать конфеты, шоколад, печенье и прочие вкусные вещи. Вскоре за ней примчался озверевший укротитель, который связал животное, обозвал нехорошими словами и увел домой.

1 июля 1935 года из зоопарка сбежала самка козерога. Она промчалась по улице Горького, по Грузинской улице, где ес гнала толпа с криком и улюлюканьем. Особенно усердствовали мальчишки (эти враги рода человеческого — как называл их Диккенс). Наконец козерог со всего маха влетел в открытые двери парикмахерской и врезался рогами в зеркало. Зеркало, конечно, вдребезги. Перепуганные клиенты полезли под стойку в зале ожидания. Наконец, когда парикмахеры опомнились, они позвонили в зоопарк, оттуда приехали «козероголовы» и забрали беглянку.

Да, не все относились к животным по-доброму. Находились мерзавцы, которые изводили животных как в зоопарке, так и просто на улицах и дворах. В ноябре 1926 года в зоопарке погибла антилопа. В ее сердце нашли булавку. Слону подбросили хлеб с куском бритвы, а в клетке у льва нашли патрон. Кто-то надеялся, что он взорвется, когда лев начнет его грызть. Дирекция зоопарка в конце концов была вынуждена запретить посетителям кормить животных.

Но никто не мог запретить людям кормиться животными и птицами, и не только мясом кролика, курицы или барана, но и голубями. В 1923 году живший в доме 11/13 по Трубниковскому переулку Довгун решил есть голубей (время было действительно голодное). Довгун сделал сеть и приладил ее к кухонному окну, выходившему во двор. На подоконник он сыпал хлебные крошки. Когда голуби слетались на крошки, он дергал за веревочку и сетка накрывала голубей. После того как управдом Рыбин по просьбе жильцов сломал сеть, чтобы Довгун не держал окно открытым и не выхолаживал квартиру, Довгун стал заманивать голубей в пространство между рамами. Как только голуби заходили в это пространство, пожиратель голубей дергал веревку, наружная рама захлопывалась, голуби оказывались в ловушке. В суде, куда соседи все-таки обратились, один из свидетелей, Налетов, так описывал охоту Довгуна: «…омерзительная картина. Голуби в сетке трепыхаются, а он в ночной рубашке, с засученными рукавами, с перекошенным от ненасытной алчности лицом, душит их одного за другим». Нормальным людям действия Довгуна казались противоестественными. Довгун думал по-другому и в свое оправдание ссылался на то, что соседи защищают голубей по своей религиозной отсталости, так как видят в голубе «святого духа». Против такого довода трудно возражать. Суд тоже не посмел этого делать. Он разрешил Довгуну охотиться на голубей, но с условием, что он не будет застуживать квартиру.

В 1923 году поедание уличных голубей, наверное, можно было оправдать трудностями момента. Но время шло и объектом охоты все больше становилась подмосковная дичь. Даже не верится, что в довоенные, тридцатые, годы на охоту из Москвы можно было отправиться чуть ли не на трамвае. Недалеко от железнодорожной станции Кунцево (тогда она находилась в 11 километрах от Москвы) водились вальдшнепы и лисицы, а у станции Одинцово, кроме того, — тетерева и зайцы. В Люберцах водились бекасы и дупеля, в Химках и Малаховке — утки, а в Битце — куропатки, вальдшнепы и зайцы. Охотники ехали на охоту с собаками. Для них в железнодорожных кассах продавались специальные билеты.

Богаты были пригороды Москвы и рыбой. В Москве-реке плавали подусты, щуки, судаки и другая рыба, в реке Истре — голавли, щуки, окуни и шереспёры (жерехи), в Клязьме — лещи, налимы, язи, в Лопасне — окуни и лини, в Уче, в двух километрах от станции Болшево, водилась любая подмосковная рыба. Ловили москвичи рыбу также в прудах и озерах. В Кунцевских и Кусковских прудах, как, впрочем, и во многих других, ловили карасей, в Кузьминском пруду помимо карасей ловили окуней, ершей и плотву, из Святого озера в Косино тащили больших щук, а из Люблинского — линей и лещей. В прудах Кучина и Реутова водились раки. Ловить рыбу дозволялось удочками, сачками, перемётами с пятьюдесятью крючками, сетями и бреднями до 20 метров длиной да еще одной снастью, которая называлась «паук».

Животными, охоту на которых никто не осуждал, были мыши и крысы. Охотиться на них в одиночку москвичам было не под силу, поэтому в двадцатые годы существовали специальные отряды для борьбы с крысами, но и они особого успеха в этом деле не имели. На 1 апреля 1929 года крыс в Москве насчитывалось два с половиной миллиона, примерно по крысе на душу населения. Крысы заселяли в Москве 228 миллионов квадратных метров жилой площади, проще говоря, почти всю столицу. Размножались они со страшной быстротой, ведь за год крыса может произвести на свет 860 крысят! В 1930 году они сожрали продуктов в городе на 5 миллионов рублей! Крысы наглели. Они даже не стеснялись людей. Житель Москвы Смирнов с возмущением писал в московские «Известия» о том, что в вечернее время по витрине булочной 63 на Трубной улице бегают крысы. Если бы только там! В 1931 году Москва по количеству крыс занимала четвертое место в мире после Парижа, Лондона и Гамбурга. Москвичи заставали крыс на лестничной клетке, в уборной, на кухонном столе и т. д. Те, кто не хотел встречаться с ними, входя на кухню, громко топали перед дверью ногами, стучали по батарее отопления. Во всех московских квартирах жили кошки. На мышей они охотились, но крыс побаивались. В 1931 году Москва объявила крысам войну. Их стали травить по всему городу. В результате количество их снизилось до миллиона шестисот тысяч. Убитых крыс утилизировали. Из их зимних шкурок шили шубы — их мех напоминает выхухоль. На шубку уходило сто тридцать две крысы. Летняя крыса шла на пошив детской обуви. Специалисты утверждали, что ее кожа крепче искусственного шеврета, используемого для этой цели.

В неуравновешенность жизни общественной природа добавляла свою собственную неуравновешенность. В начале января 1925 года в городе так потеплело, что стаял снег и возобновилась езда на колесах. Потепление вызвало и нашествие на город невиданного количества мышей, а в конце февраля — «небывалый доселе, — как отмечала газета «Беднота», — прилет степных орлов». В те годы в лесах Московской губернии водились рыси, которые нападали на людей. Но самым страшным стало появление волков-людоедов. В Вятке, например, они набрасывались на людей прямо на улицах. В Москве до этого, конечно, не дошло, правда, на окраину города волки иногда забегали, ну а в Подмосковье они совсем обнаглели. В начале февраля 1926 года около Мытищ объявился какой-то бешеный волк. Он загрыз мужчину, разорвал на куски мальчика и покусал, кроме того, еще сорок человек.

Тогда за убийство волков стали давать премии: за волчицу — 20 рублей, за волка — 15, за волчонка — 5.

За убийство живого гуся не давали ничего. Это понятно: гусь — не волк, не съест, руку не откусит. Но бывают и исключения. Во дворе дома 14 по Проезжей улице, теперь это улица Лобачика в Сокольниках, один гусь напал на трехлетнюю Машу Савинкову. Он повалил ее на землю и стал бить крыльями. Когда подоспели люди, девочка была без сознания, ну а когда пришел врач, то и вовсе мертва.