Жаккетта плеснула туда рому и вложила рюмочку в перчатку госпоже.
Жанна открыла один глаз, скептически осмотрела предложенную дозу и ровным, бесстрастным голосом сказала:
– По–твоему, недотепа деревенская, э т о немного? – и с размаху хлестанула рюмку о стену.
Пришлось нести и наполнять бокал.
Такая емкость Жанну устроила, и она принялась усиленно топить в ней свое горе, врачуя истерзанную душу.
Горе оказалось строптивым, и тонуть не хотело. Наоборот, оно упорно рвалось и из бокала, и из души на свет божий.
– Сволочь этот герцог! Такой подлости я от него не ожидала! – еле шевеля ртом, стянутым засохшим желтком, косноязычно сказала Жанна.
– А что произошло, госпожа?
На всякий случай, Аньес встала за спиной госпожи рядом с Жаккеттой, чтобы, если Жанне придет охота запустить в нее бокалом, можно было бы увернуться.
На ее счастье, Жаннино горе решило излиться в широкий мир. Поэтому довольно миролюбиво Жанна сказала:
– Этот подонок уже не может, видите ли, общаться с женщинами тет–а–тет. У него, мерзавца, время любовных турниров прошло, а значит, удочерить меня он, может быть, и согласится, но вот обвенчаться – никак! Правда, баронесса тоже села в лужу! – хихикнула она, вспомнив вчерашний вечер. – Но герцога это никак не оправдывает! Такой замечательный замысел погубил своей мужской немочью! Наверняка, в молодые годы скакал, как жеребец, под юбки, вот и выдохся к концу! Осел винторогий!!!
– Ослы безрогие! – пробурчала Жаккетта и поплатилась: бокал полетел в нее.
Она машинально увернулась и даже не расплескала месиво для волос. Не обращая особого внимания на разбушевавшуюся в ванне госпожу, принялась надевать на измазанные липкой, но страшно полезной, смесью волосы колпак и укутывать это сооружение кипой полотенец.
Внезапно, глядя на вышитый на верхнем полотенце герб де Монпеза¢, Жаккетта радостно сообщила:
– Госпожа Жанна, а винторогий осел это единорог!
– Я тебя когда–нибудь прибью! – прорычала Жанна. – Катись со своим винтоногим ослом сама знаешь куда! Тут не знаешь, что делать, а это дубина широкомордая лезет со своими дурацкими сообщениями! Ну, герцог, ну удружил!.. Хоть к колдунье какой обращайся, да где их найдешь!
– На соседней улице одна живет… – пискнула Аньес, осторожно доливая в ванну кувшин горячей воды.
– Что ты сказала? А ну повтори!!!
Жанна рывком высунулась из ванны.
Аньес, с испугу, чуть не выронила кувшин в воду.
– А я что, я ничего!.. – пролепетала она. – Это не я, это Филлиппа говорит!
– Что говорит твоя Филлиппа?! Жаккетта, живо сними с меня свою липучую гадость! Сил никаких эту мерзость терпеть нет!
От усиленной жестикуляции гладкая корочка яичной маски стала трескаться, как подсохшая глинистая грязь в выбоинах дорог после дождя.
Жаккетта, с видом мученицы за веру, стала смывать хорошо приставшую маску.
А Аньес, пригвожденная к полу взглядом Жанны, поеживаясь, рассказывала:
– Мне Филлиппа говорила, что самая известная здесь колдунья живет на соседней улице. Ее зовут Мефрэ. И мать ее Мефрэ звали, и бабку… А эта бабка ее душегубу Жилю де Ре детишек поставляла для его злодейств. А когда его казнили, сухой из воды вышла, потому как с дьяволом еще в более тесной дружбе, чем Жиль, была. И эта Мефрэ, которая внучка, что хочешь может: хоть грозу послать, хоть приворожить кого. Все к ней ходят, когда нужда приспичит…
* * *
Оказывается, Аньес с Филлиппой легко нашли общий язык на почве россказней о колдовстве, волшебстве и чародействе.
Когда выдавалась свободная минутка, они отводили душу, ублажая друг друга историями о чертях, злых и добрых духах, оборотнях и привидениях.
* * *
Отмытая до блеска Жанна отправилась в постель.
Долгое измывание над лицом и телом принесло свои результаты. Кожа, благодарная за то, что ее, наконец–то, больше не мучают, стала нежной и мягкой, а волосы пышными и блестящими.
Нежась под шелковым покрывалом, Жанна сонно прикидывала и так, и этак, что же делать дальше… Подумав, решила, что особого вреда не будет, если разок сходить к колдунье… Ну просто так… Поинтересоваться… Только осторожно…
И заснула.
* * *
– Ой, пресвятая Анна, мне так тяжко!
Наконец–то освободившаяся Жаккетта выбралась в церковь и истово молила святую о помощи.
– Тебе, наверное, святая Агата, да святая Агнесса, уже все рассказали? Если нет, то послушай: мужики, да парни ко мне липнут, как мухи к навозу. Без святого заступничества житья мне не будет. Святая Агата сперва защищала, потом святая Агнесса… Тяжело им, бедным, было, сколько могли – держались, а все зря! Молю тебя, защити и огради, ведь ты бабушка Господа нашего, а, значит, часть его божественной силы и на тебе есть! С простыми–то парнями я, может, и сама бы как–нибудь разобралась, вон хлыст Ришар сделал, но с благородными без твоей помощи – никак! Я все понимаю, дел у тебя великое множество. Бретани покровительствуешь, герцогова дочка в твою честь названа, тоже догляд нужен… Но хоть одним глазком за мной присматривай?! Пожалуйста!..
* * *
– Ну чего ты стоишь, как вкопанная?! Пойдем!
– Да не пихайте Вы меня, госпожа Жанна, не колдуньин этот двор!
Стоя у чистенького домика, переругивались Жанна и Жаккетта.
Несколько дней прособиравшись с духом, Жанна решилась таки пойти за помощью к колдунье. Ближе к вечеру она надела плащ, взяла Жаккетту в качестве щита и тарана, и отправилась на соседнюю улицу.
Но там, указанный Филлиппой аккуратный дом, в качестве жилища для ведьмы Жаккетту не устроил. Уж теперь–то, с многочисленных рассказов Аньес, она доподлинно знала, как выглядят настоящие дома колдунов: страшные, ветхие, с совами на чердаке и змеями в подполе.
А тут все как у людей, даже получше, чем у некоторых.
Их спор прервала появившаяся на улице хозяйка дома.
– Вам чего? – нелюбезно спросила она.
– Это ты Мефрэ? – тоже не утрудила себя вежливостью Жаккетта. – Дело есть.
– Заходите.
Женщина повернулась и пошла во двор.
Жаккетта, критически осмотревшая ее неброское, но дорогое шерстяное платье, тонкое полотно чепца, полнощекое лицо, убежденно прошептала Жанне:
– Да нет, наврали… Какая она колдунья! У нас дома была одна: нос крючком, космы седые, зубов нет совсем. И ходила в лохмотьях. Сразу было видно – ведьма!
У идущей впереди женщины чуть дернулись лопатки.
* * *
Хозяйка провела их мимо дома в птичий дворик, где важно расхаживал красавец петух и суетились пестренькие курицы. Жестом указав девушкам на лавочку, она вернулась к прерванному делу: принялась раскидывать курам мелко рубленую травку.