Девушки сирени - читать онлайн книгу. Автор: Марта Холл Келли cтр.№ 27

На полпути к Городским воротам, которые официально служили входом в гетто, меня кое-что отвлекло от цели. Мама выходила из «Дойче хауса». «Дойче хаус» – это ресторан, где питались все немцы Люблина. На дверях висела табличка: «FÜR POLEN VERBOTEN!» – «Полякам вход запрещен!» Эсэсовцы особенно любили это заведение – там они чувствовали себя в полной безопасности, еда для них была практически бесплатной, и они знали, что за соседним столиком не будет ни одного поляка. По городу ходили слухи, что там очень накурено, а порции такие большие, что их редко доедали. Но никто из моих знакомых там ни разу не был, во всяком случае, я так думала. Никто под страхом смерти не стал бы о таком рассказывать. «Полякам вход воспрещен!» Всего за неделю до этого нашего зеленщика застукали в кухне ресторана. Он поставлял им картошку. Зеленщика схватили, и больше его никто не видел.

Аресты стали обычным делом. В то утро я прочитала в подпольной газете Зузанны, что всего за три месяца с начала войны было убито и арестовано пятьдесят тысяч поляков и около семи тысяч из них – евреи. Арестовывали всех самых уважаемых людей в городе – адвокатов, профессоров, религиозных лидеров и всех, кто нарушал новый порядок или пытался противостоять оккупантам. Нацисты воспринимали католическую церковь как опасного врага, поэтому схватили очень много священников. Горожан часто обвиняли в преступлениях, которых они не совершали. Людей увозили или казнили на городских площадях. Звуки выстрелов будили нас по ночам.

Когда я увидела, как мама, прижимая к груди коричневый пакет размером с небольшую буханку хлеба, выходит из «Дойче хауса», я сразу поняла, что она там делала. Время было обеденное, люди шли, опустив из-за ветра голову. Мама направлялась в сторону дома.

Я повернула против «течения» и позвала:

– Мама!

Она оглянулась, и лицо у нее стало такое, словно ледяная рука за горло схватила.

– Кася. Ты не в кинотеатре? Я вот собралась принести тебе сандвич.

– У меня сегодня поздняя смена.

Я работала билетером в кинотеатре недалеко от дома, это место мне «по наследству» оставила Зузанна.

Мы отошли от трубы для распределения воды, которая тянулась вдоль квартала.

– Ты была в «Немецком доме»? Туда же поляков не пускают.

– Для них я – немка.

Меня даже затошнило, когда я представила, что мама была в этом месте. И про сигареты все – правда! Я чувствовала, что от нее пахнет табаком.

– Как ты могла?!

– Кася, давай без истерик. Я просто зашла…

Мы освободили тротуар, уступая дорогу проходящей мимо немецкой парочке. Все как предписано новыми правилами.

– Зашла зачем?

Она еще сильнее сжала бумажный пакет и буквально выдавила из него чудесный аромат. Густой, экзотичный. Пальмы, солнечная Бразилия. Кофе.

– Просто объясни – зачем? – Я, чтобы не сорваться, сделала глубокий вдох и выдохнула. – Это новая туалетная вода?

Мама вернулась на тротуар и пошла вперед.

– Кася, не бери в голову.

Я уже видела эти новые шелковые чулки, похожие на сброшенную змеиную шкуру, под юбками в нижнем ящике комода. От понимания ситуации у меня перехватило дыхание.

– Ты не можешь… Ты должна исповедаться.

Мама снова остановилась и бросила, понизив голос:

– Господи, прости, я пила кофе с эсэсовцем. Леннарт…

Я рассмеялась:

– Леннарт? Мама, Леннарт – значит храбрый. Этот Леннарт Храбрый убил лопатой нашу Псину.

Лучи солнца пробились сквозь тучи, и я заметила, как начали переливаться всеми цветами радуги темные пятна на впалых щеках мамы. Уголь.

– Ты их рисовала…

Еще один глубокий вдох.

Мама притянула меня к себе.

– Кася, тише. Им нравится, как я работаю, это позволяет мне стать ближе…

– Это опасно.

– Думаешь, я ради удовольствия? Это все из-за папы. Они могли его расстрелять!

– Если бы я была женой такого человека, как папа, я бы скорее умерла, но осталась бы перед ним честной.

Мама пошла дальше, а я, натыкаясь на людей, следовала за ней.

– Ты еще не доросла, тебе не понять.

Я потянула ее за рукав жакета.

Она оттолкнула мою руку.

– Мама, они называют это осквернением. Полячка и немец. Вместе.

Мама круто развернулась лицом ко мне:

– Ты можешь не кричать? Что на тебя нашло?

От нее пахло кофе и грушевым печеньем.

Я готова была расплакаться. Как можно быть такой легкомысленной?

– Они всех нас заберут. И папу тоже.

– Иди на работу, – сердито ответила мама.

Она пошла через улицу и чуть не угодила под красивую машину с открытым верхом, в которой ехала молодая пара. Парочка начала сигналить и что-то кричать по-немецки. Мама выбралась на тротуар и обернулась.

Почувствовала вину из-за того, что так резко со мной говорила?

Она поднесла руку ко рту и крикнула:

– Сандвич принесу в кинотеатр! Зайду пораньше!

Я промолчала, а мама прижала свой кофе к груди и пошла дальше. Очень скоро ее проглотила толпа.

Меня трясло. Кому об этом рассказать? Только не папе. Он убьет Леннарта, и нас всех расстреляют. Я оглянулась на «Дойче хаус» и увидела, как Леннарт, ковыряясь зубочисткой в зубах, в компании еще троих эсэсовцев спускается с крыльца. Как она могла встречаться с таким типом?

Я переключила все мысли на выполнение задания. Вспомнила девиз скаутов: «Будь готов!» Главное – быть внимательной, и тогда я смогу все сделать без сучка без задоринки. А уже потом расскажу обо всем этом Зузанне. Она поможет маме.

Я прошла через Городские ворота и спустилась к аптеке Зауфаныма точно по графику. Это было просто. Мы с Надей заходили туда миллион раз. Но в этот день, когда я шла по мощенной булыжником мостовой, меня преследовало ощущение, что я спускаюсь в ад Данте.

Когда-то Старый город был самым оживленным торговым районом Люблина. Мы с Надей иногда проводили там целый день – глазели на витрины магазинов и лакомились посыпанными сахарной пудрой пышками. На улицах стояли телеги с горами репы и картошки, играли дети, владельцы магазинов в черных шляпах и длиннополых черных сюртуках с рукавами колоколом разговаривали, стоя на крыльце, с покупателями. Двери магазинов распахнуты, так чтобы товар можно было разглядеть с улицы. Туфли и шлепанцы. Грабли и вилы. Клетки с кудахчущими курицами и крякающими утками.

Тогда мужчины в черно-белых талисах входили и выходили из большой синагоги Хевра Носим. Другие же шли из бани домой, а за ними по улице стелился пар.

Но после прихода немцев любому, кто входил в гетто, становилось грустно и страшно. Люблинский замок, который немцы превратили в тюрьму, взирал со своей высоты на петляющие мощеные улочки, но толпы покупателей и стайки играющих детей исчезли. Большинство молодых людей немцы угнали на свои строительные работы. К югу от Люблина они расчищали землю и строили новый трудовой лагерь, который назвали Майданек.