Я знаю тайну - читать онлайн книгу. Автор: Тесс Герритсен cтр.№ 74

– И когда-нибудь это вас подведет.

– Но не сегодня.

Треск ее рации нарушает воцарившуюся тишину. Она срывает рацию с пояса и отвечает:

– Риццоли.

– Собака сделала стойку, – раздается мужской голос.

– Что ты видишь?

– Много листвы, и больше ничего. Но сигнал вполне определенный. Ты не хочешь прийти посмотреть на это место, прежде чем мы начнем копать?

Риццоли тут же поворачивается и спускается с крыльца. Я наблюдаю за тем, как она садится в машину, и знаю, что вижу ее не в последний раз. Впереди у нас долгая шахматная партия, а сейчас только дебют. Ни у одной из нас нет пока преимущества, но мы обе уже хорошо знаем противника.

Я возвращаюсь на крыльцо и смотрю через отцовский двор на лес. Деревья еще не обросли листвой, и через голые ветки я вижу Дафна-роуд, куда подъехало еще больше машин. По другую сторону дороги к участку, на котором стоит старый дом Билли, примыкает лес. Там поисковая собака почуяла запах.

Там они ее и найдут.

Лиззи Дипальма появлялась из земли по кусочкам: косточка пальца здесь, лодыжка там. За двадцать лет в неглубокой могиле ее плоть была целиком съедена, но, когда извлекли череп, у Мауры не осталось сомнений относительно принадлежности костей. Держа череп одной рукой, она стряхнула землю с верхней челюсти и посмотрела на Джейн:

– Это детский череп. Судя по частично вышедшим средним резцам, я оцениваю возраст в восемь-девять лет.

– Лиззи было девять, – сказала Джейн.

Маура осторожно положила череп на брезент и отряхнула землю с перчаток:

– Думаю, ты ее нашла.

Несколько секунд они стояли молча, глядя на отрытую могилу. Захоронение имело глубину не больше фута, поэтому собака и смогла уловить запах даже двадцать лет спустя. Двоим детям откопать могилу такой глубины было вполне по силам, а Билли Салливан в одиннадцать лет был достаточно креплым и рослым, чтобы орудовать лопатой.

Достаточно сильным, чтобы убить девятилетнюю девочку.

Маура счистила еще немного земли с черепа, и они увидели вдавленный перелом на левой височной кости. Такое повреждение не могло быть следствием удара по касательной – удар был нанесен со всей силой и сбоку, скорее всего, когда она лежала на земле. Маура представила себе последовательность событий: девочку толкнули, и она упала. Мальчик поднял камень и ударил девочку по голове. Камень – старейшее из всех орудий убийства. Ровесник Авеля и Каина.

– Холли помогла ему сделать это. Я знаю, – сказала Джейн.

– И как ты это докажешь?

– Вот это-то и сводит меня с ума. Доказать я это не могу. Если мы попросим Эверетта Прескотта дать против нее показания, защита назовет это свидетельством, основанным на непроверенной информации. Хуже того, еще и свидетельством, полученным от свидетеля, находившегося под воздействием кетамина. Когда мы повесили на него микрофон, чтобы записать ее слова, она ни в чем не призналась. Она слишком умна, чтобы проговориться. Так что у нас нет ничего, что привязывало бы ее к убийству.

– Ей было всего десять, когда это случилось. Разве ее можно привлечь к ответственности?

– Она помогла убить девочку. Да, это случилось двадцать лет назад, и она сама была ребенком. Но знаешь что? Я не думаю, что люди меняются. Она сегодня такая же, какой была тогда. Змея с возрастом не превращается в пушистого зайчика. Она по-прежнему змея и будет жалить и дальше. Пока кто-нибудь не остановит ее.

– Но на сей раз этого не случится.

– Да, на сей раз это сойдет ей с рук. Но мы, по крайней мере, отдали долг справедливости Мартину Станеку, пусть и слишком поздно для него. Бонни Сандридж уж постарается, чтобы весь мир узнал о его невиновности. – Джейн посмотрела сквозь деревья на дом Эрла Девайна. – Господи Исусе, тебе не кажется иногда, что мы окружены ими? Монстрами вроде Холли Девайн и Билли Салливана? Если они считают, что им ничего не грозит, то они перережут тебе горло и глазом не моргнут.

– И тут на сцене появляешься ты, Джейн. Ты всем нам даешь безопасность.

– Беда в том, что таких, как Холли Девайн, в мире слишком много и мне за всеми не уследить.

– Ну, по крайней мере, ты смогла добиться вот этого, – сказала Маура, глядя на череп Лиззи Дипальмы. – Ее ты нашла.

– И теперь она сможет отправиться домой, к матери.

Воссоединение будет грустным, но все же оно произойдет – одно из нескольких, случившихся во время этого расследования. Арлин Дипальма вскоре обретет свою пропавшую дочь. Анжела Риццоли вернулась к Винсу Корсаку. Барри Фрост воссоединился – плохо это или хорошо – со своей бывшей женой Элис.

«И Дэниел вернулся ко мне».

На самом деле он ведь не покидал Мауру. Это она показала ему на дверь, потому что верила, что настоящее счастье можно обрести, лишь выкорчевав все несовершенное, как отрезают больную конечность. Но ничто в мире не совершенно, и уж конечно, не любовь.

А она никогда не сомневалась, что Дэниел любил ее. Один раз он был готов умереть за нее – разве требовались более веские доказательства?

Тем вечером Маура добралась с места преступления домой уже затемно. В ее доме горел свет, окна светились ярко, призывно. На подъездной дорожке стояла машина Дэниела; снова стояла не прячась, стояла там, где ее мог видеть весь мир. Вот как далеко они зашли вместе – туда, где им все равно, что остальные будут думать об их союзе. Маура пыталась жить без него, верила, что может перешагнуть через это, обойтись без любви. Она думала, что смириться и быть счастливой – одно и то же, а на самом деле на некоторое время вообще забыла, что такое быть счастливой.

Увидев свет в доме и машину Дэниэла на подъездной дорожке, Маура это вспомнила.

«Я готова снова быть счастливой. С тобой».

Она вышла из машины и с улыбкой на губах двинулась из тьмы к свету.

Понимаете, так устроен мир.

Есть люди вроде меня, и есть люди, которые считают меня воплощением зла, потому что я, в отличие от них, не плачу на просмотре грустных фильмов, на похоронах или когда звучит «Старая дружба» ^[26]. Но глубоко внутри каждого блеющего слезливого типа скрывается темный эмбрион того, что представляю собой я, – хладнокровный приспособленец. Это то, что превращает хорошего солдата в палача, соседа в информатора, банкира в вора. О, они, вероятно, будут это отрицать. Они все считают себя более человечными, чем я, по той простой причине, что они плачут, а я – нет.

Если только у меня не возникает нужды поплакать.