Тайлер ловит мой взгляд и натянуто улыбается.
– Это было чертовски странно. Он вошел и словно замер. Стоял молча и смотрел прямо на меня, даже когда Брук представлялась и пожимала ему руку. Я тоже уставился на него, недоумевая, почему он выглядит точно таким, каким я его помню. Мне хотелось, чтобы он выглядел иначе, чтобы он казался другим человеком.
Думаю, Тайлера уже не спугнут мои вопросы.
– А сколько прошло времени?
– Восемь лет. Он не видел меня с тех пор, как мне было двенадцать. Представляешь, двенадцать! С ума можно сойти! Он стоял как громом пораженный. Он пропустил все мои подростковые годы, и, наверное, ему странно было видеть перед собой взрослого двадцатилетнего парня.
– Ты злился на него? – снова вмешиваюсь я.
– Нет. Даже не знаю, что я чувствовал. Какую-то пустоту. Мы сели друг против друга и молчали. Минут пять.
Тайлер передвигает пальцы с моего запястья на ладонь и легонько постукивает по моим костяшкам. Наверное, ему нужно подсознательно отвлекаться от слов, которые он связывает вместе. Гладить запястье, стучать по костяшкам или сжимать мою руку.
– Брук потребовала, чтобы я все ему рассказал.
– Все?
– С момента, как он оказался в тюрьме, и по настоящий день, – подтверждает Тайлер.
Глубокий вдох, закрытые на секунду глаза, и он вновь крепко сжимает мою руку. Он делает это всякий раз, когда ему трудно говорить.
– Что меня три раза исключали из школы. Что в четырнадцать я впервые попробовал марихуану, а в шестнадцать – кокаин. Что я плохо учился, потому что мне все было пофиг. Что относился к маме, как последний подонок, что мне нравилось напиваться. Рассказал, сколько раз попадал в полицию и как сломал нос в драке однокласснику. Рассказал о Нью-Йорке и о тебе. Рассказал, почему приехал в Портленд. Что я здесь из-за него, потому что он превратил меня в никчемного человека и я хочу это исправить.
Я не отдаю себе отчета, что плачу, пока не ощущаю на губах вкус слез. У меня сдавило грудь, голова отяжелела. Я все это знаю, но в его голосе слышится нестерпимая боль. Его отец никогда не поймет до конца, что натворил. Физическое насилие оставило след в душе.
– И знаешь, Иден, мне стало легко, – громко и четко говорит Тайлер.
По моим щекам текут слезы. Я чувствую его взгляд, искренний и открытый.
– Посмотрев ему в глаза и высказав все, я почувствовал какое-то удовлетворение. Он был уничтожен. Он расплакался, как ребенок. Я в жизни не видел, чтобы отец плакал. Я удивился, потому что это на него не похоже, и постепенно до меня дошло, что, наверное, он сожалеет о том, что сделал. Что он ненавидит себя за это. Он только и повторял: «Прости, мне так жаль, так жаль». Я встал и вышел из кабинета, а он остался сидеть, хлюпая носом, как жалкий идиот. И мне стало легче.
Мы сидим, держась за руки. Я обнимаю Тайлера свободной рукой и прижимаюсь щекой к его груди. Его футболка становится мокрой от моих слез, и я не могу ничего сказать, потому что изо всех сил зажмуриваю глаза. Я терпеть не могу плакать и плачу всегда только из-за Тайлера.
– Почему ты плачешь? – удивленно спрашивает он, поворачивает мое лицо к себе и осторожно вытирает слезы.
– Ты не никчемный, – говорю я.
Это я никчемная. Я реву у него на плече. Я не могу разобраться со своим отцом. Я не могу устоять против мороженого на пирсе. Я не знаю, зачем вставать по утрам, тупо проживаю день за днем и радуюсь, когда они заканчиваются. Поэтому я восхищаюсь Тайлером. Он полон решимости все изменить. Он переехал в незнакомый город, заставил себя пойти к психиатру, поговорил с отцом, организовал молодежный клуб, работает, снимает квартиру. Ничего бы не получилось, если бы он сидел и жалел себя.
Давным-давно, когда я только встретила Тайлера, я не могла и подумать, что буду так отчаянно стремиться стать похожей на него.
– Да, – кивает он. – Брук меня вытащила. Поэтому я продолжал к ней ходить. Правда, я не ожидал, что на следующем сеансе снова увижу отца. Однако Брук сказала, что он просил у нее помощи и что нам есть о чем поговорить. Отец остался в Портленде и приходил на каждый сеанс, три недели. С каждым разом общаться с ним становилось все легче, и однажды я упомянул, что хочу организовать клуб. Ему понравилась эта мысль, и он предложил мне помощь. Он не имеет права работать с несовершеннолетними, но сказал, что возьмет на себя расходы. Он сдержал слово, – продолжает Тайлер, прижимая меня к себе. – Оплачивает счета, каждый месяц приезжает в Портленд и проверяет, как идут дела. Теперь он живет в Хантингтон-Бич, занимается инвестициями; все вроде бы складывается. Не могу винить его, что он старается наладить свою жизнь, потому что я занимаюсь тем же.
Я вытираю глаза.
– А почему ты не хотел мне говорить?
Тайлер со стоном отворачивается, и я вижу, что он снова начинает нервничать.
– Ну… из-за психиатра… Я хотел тебе рассказать, но не решался.
– Почему?
– Потому что лечиться у психиатра – совсем не круто.
Я начинаю опасаться вспышки гнева, однако в голосе Тайлера нет злости. Давно прошли те времена, когда он мог взорваться из-за любого пустяка.
– Этим не принято гордиться.
– Ты так считаешь?
– А ты как считаешь? – хмурится он.
– Тебе есть чем гордиться, Тайлер, – говорю я, сверля его мокрыми от слез глазами. – Лечение не означает, что ты слабый. Приняв такое решение, ты показал не слабость, а силу. Гордись. Посмотри, насколько счастливее и лучше ты стал.
– Как у тебя это получается?
– Что? – не понимаю я.
Он расплывается в улыбке.
– Своими умными речами ты поднимаешь мне настроение.
Я тоже улыбаюсь, потому что его улыбка – самая заразительная в мире. Может, Тайлер и не гордится собой, зато я им горжусь. Я уверена, что он никогда не перестанет меня удивлять, потому что он невероятный.
– Очень просто, – говорю я. – Если человек тебе небезразличен, ты хочешь, чтобы ему было хорошо. Так всегда, когда любишь кого-то.
В его глазах мелькают облегчение и радость.
– Хм… любишь?
Я заливаюсь краской. Тайлер ждет подтверждения, но я слишком смущена, чтобы посмотреть в его сияющие глаза. Я наклоняюсь к нему и шепчу:
– Всегда любила.
Обхватываю руками его плечо и зарываюсь лицом в футболку. Тайлер обнимает меня. Мы крепко прижимаемся друг к другу. Мне нравится чувствовать его всем телом. Сейчас я хочу его поцеловать. По-настоящему, очень хочу, потому что люблю его. Всем существом, каждой клеточкой тела. Я всегда любила Тайлера, и как ни пыталась убедить себя, что от любви ничего не осталось, это неправда. Я люблю его с шестнадцати лет.
Я чувствую его дыхание у себя на лбу, теплое и медленное. Это самый успокаивающий ритм в мире. Мы сидим, сплетенные в нежном объятии, в машине, посреди крытой парковки в центре Портленда. Год назад я не могла даже представить, что такое возможно, а сейчас не хочу ничего менять. «В следующий раз, – думаю я. – В следующий раз я его поцелую».