И по мере того, как текли недели и дни, всё сильнее овладевали нами тоска и скорбь, и, надо полагать, даже ведьма заметила, что общество наше уже не столь занимательно, как прежде.
И вот настал день, когда Артур велел нам взять на заметку, что ведьме он прискучил, и повелел мне не терять бдительности, и пояснил: «Колдунья начинает поглядывать на тебя, собрат». При этом слове в сердце моём вскипел гнев; ничего не ответил я, но про себя порешил, что положу этому делу конец, коли смогу.
В ту же ночь случилось то, о чём упреждал Артур: ибо после вечерней трапезы ведьма отвела меня в сторону, пока играла музыка, и принялась поглаживать руку мою и плечо, и молвила: «Всё дивлюсь я на вас, Паладины; вбили вы себе в голову, будто непременно нужно вам отыскать этих злосчастных рабынь, а ведь никогда вам их не найти, ибо вы им не нужны; ежели и завидите вы их издалека, они убегут от вас, как давеча; и в том трудно их обвинить, ибо наверняка полагают они, что ежели попадутся вам, так очень скоро окажутся в моих руках. Я же могу словить их в любой день, когда мне заблагорассудится; а тогда стану я судить беглянок, полное право имея покарать их, согласно закону, для меня установленному; и тогда судьбе их не позавидуешь. Засим Мы даём вам троим следующий совет, и совет этот дружеский: будьте счастливы на Нашем Острове, Мы же станем делать всё, что в Нашей власти, для удовольствия вашего и радости; и ежели пожелаете вы, чтобы Мы стали ещё прекраснее, чем ныне, так и этого можно добиться; так награжу я вас за ваше послушание и покорность. А ежели потребуются вам рабыни для забавы, так и рабынь раздобыть нетрудно; ибо власть Наша распространяется и над озером, хотя нет у Нас ни ладьи, ни судна для плавания по воде. А теперь, пригожий юноша, Мы скажем вам последнее слово: вы, Паладины, живёте в Нашем доме уже долго и всё это время упорно пытаетесь Нам перечить. Так для вашего же собственного блага настоятельно советуем Мы вам перестать».
В моих глазах ведьма представлялась теперь ещё более надменной и глупой, нежели поперву, невзирая на золотые волосы, и белоснежную кожу, и стройные ноги; и сказал я себе, что настало время уничтожить зло этого дома, пусть и ценою жизни, – или все мы погибли; и усмотрел я в нагромождениях её лжи зерно правды; и счёл я, точно так же, как и Артур, что подруги наши где-то на острове и в её власти.
Ничего более не приключилось в ту ночь; но на следующий день мы снова отправились в путь и шли всё вперёд и вперёд до тех пор, пока не оказались в самой южной части острова, и неподалёку от воды набрели мы на густой лес, коего прежде не видели. Засим мы вступили под сень чащи, и, пробираясь сквозь заросли и примечая дикое лесное зверьё, что шныряло туда и сюда, издалека углядели мы среди дерев человеческую фигуру. Мы осторожно двинулись туда, дабы не заметил нас чужак и не скрылся; а когда подобрались мы поближе, то увидели, что перед нами женщина, одетая охотником, и ноги её обнажены до колен. За спиною у незнакомки висел колчан, рука сжимала лук, а за плечами развевался чёрный плащ. Верно, обитательница лесов услышала наше приближение по шуршанию сухих листьев, ибо повернулась она к нам, и ло! – то была Атра.
Завидев нас, охотница пронзительно закричала и со всех ног помчалась прочь от нас, а мы вдогонку. Так и не настигли мы её, хотя из виду не теряли; но вот лес кончился, и перед нами оказалась отвесная стена скалистого холма и вход в пещеру, и кто же стоял у входа, как не Аврея и Виридис (как показалось нам), одетые ровно так же, как Атра, только наряды их были золотого и зелёного цвета. Согнутые луки и стрелы в руках выглядели угрожающе; и едва появились мы из чащи и вышли на открытую поляну перед пещерой, как Виридис вложила стрелу в тетиву, прицелилась в нас и выстрелила, и стрела пролетела над моей головой; тут женщины расхохотались издевательски и убежали в пещеру. Мы поспешно бросились туда же, но едва подбежали, путь нам преградила отвесная скала, и ни следа ни пещеры, ни углубления.
Весьма мы тому устрашились, и устрашились бы ещё более, кабы не подумали, что и это – обман и комедия, разыгранная ведьмой, дабы поверили мы её лживым речам. Тем не менее, на следующий день мы отправились на поиски леса и пещеры в скале, но так и не нашли ни того ни другого.
И вот настала ночь следующего дня, и в то время как поднимались мы в наши покои, ведьма взяла меня за руку, и отвела меня в сторону, и сказала мне немало нежных слов, подсказанных её гнусной похотью, из которых не повторю я ни одного. А в заключение всего этого пожелала она залучить меня в свои покои и на своё ложе. И поскольку твёрдо знал я, что делать, и на поясе у меня висел боевой меч, я не стал возражать колдунье, но притворился, что рад. Когда же поднялись мы в её спальню, богато разубранную и благоухающую розами и лилиями, словно на дворе июнь стоял в разгаре, госпожа повелела мне возлечь на роскошное ложе из золота и слоновой кости, она же присоединится ко мне вскорости. Засим я разделся и прилёг, но извлёк из ножен меч и поместил древний клинок промеж собою и её половиной кровати.
И вот возвращается она обнажённая и только собралась лечь, как углядела меч и сказала: «Это ещё что такое, о Паладин?» Отвечал я: «Это лезвие – залог воздержания промеж нас, ибо наложены на меня чары, и нельзя мне иметь дела ни с одной женщиной, кроме моей ненаглядной возлюбленной, ибо любую другую настигнет смерть; засим опасайся, заклинаю тебя стальным лезвием битвы». Ведьма отпрянула назад, словно злобная ошпаренная кошка; и ни следа красоты не осталось в ней; и закричала она: «Ты лжешь; ты ненавидишь меня; лучше остерегись, а не то горе и тебе, и твоей милой». И повернулась она и выбежала из комнаты; я же поднялся, и поспешно оделся, и взял в руку меч. Но, прежде чем уйти, я огляделся и увидел шкафчик, вделанный в стену в проходе между кроватью; и дверца его была полуоткрыта; и помянутый шкафчик сработан был на диво и весь переливался золотом, и жемчугом, и драгоценными каменьями; и сказал я себе: «Здесь сокрыто сокровище; а война объявлена». Засим открыл я шкафчик; а внутренняя его отделка ни в чём не уступала наружней; и ничего внутри не оказалось, кроме крохотного хрустального флакона, окованного золотом и инкрустированного драгоценными камнями. Засим взял я помянутый флакон, и поспешил в свою спальню, и там разглядел добычу внимательнее, и вынул пробку; внутри плескалась жидкость, прозрачная, словно вода, но с пряным запахом, свежим и благоуханным, от коего на душе становилось веселее. Засим подумал я, что это, верно, большое сокровище; и многое от него зависит, кабы только удалось узнать мне, что с ним делать. Затем я запрятал помянутый флакон под подушку, положил меч рядом и уснул, весьма собою довольный.
На следующий день, когда сошёлся я с друзьями, они спросили меня, как обстоят дела, и сказал я им, что всё хорошо и что надо бы обсудить происшедшее под нашим древом совета. Засим спустились мы в зал, где встретила нас госпожа ведьма; и ожидал я, что в полной мере явит она мне гнев свой и злобу; только всё случилось наоборот; ибо она казалась весёлой и приветливой и осыпала меня любезностями, без которых, по чести говоря, я вполне мог бы и обойтись. Но вот что приметил я: взгляд колдуньи блуждал, и речь порою прерывалась, и всё время она словно бы что-то искала и высматривала; и ласкающие её руки тоже искали, не нащупают ли чего под моей одеждой. Только всё это было ни к чему, ибо у самых дверей зала я вручил флакон Бодуэну и наказал хранить его до тех пор, пока не окажемся мы под нашей яблоней совета. Засим волчица то краснела, то бледнела, и кипела от злости, и беспокойно теребила свои украшения, и когда настало время отпустить нас, она помедлила и не раз оглянулась назад; и никак не желала уходить, не заполучив того, что ей нужно, а именно – помянутого флакона.