Воды Дивных Островов - читать онлайн книгу. Автор: Уильям Моррис cтр.№ 11

Не успела девушка договорить, как колдунья вскочила и бросилась на неё, рыча, словно злая собака; лицо ведьмы преобразилось ужасно: зубы оскалились, глаза вылезли из орбит, лоб избороздили морщины, а руки судорожно сжались, словно железные пружины.

Заряночка отпрянула от госпожи и съёжилась от непередаваемого ужаса, и голос у неё пресёкся. Ведьма, ухватив пленницу за волосы, рывком подняла её на ноги и оттянула голову назад, так, что обнажилось горло. Затем извлекла колдунья из-за пояса острый нож и занесла руку над девушкой, рыча и щёлкая зубами, словно волк. Но вдруг выронила она нож, и рука её бессильно упала, и рухнула ведьма на пол, словно тюк, и осталась лежать без движения.

Заряночка застыла от страха, не сводя с госпожи глаз и дрожа всем телом; слишком потрясена была она, чтобы что-либо сделать или подумать; и хотя смутная мысль о побеге пронеслась перед мысленным её взором (ибо дверь осталась открытой), однако ноги девушки словно бы налились свинцом, и, как в кошмарном сне, бедняжка не могла двинуться с места. Минуты шли, а девушка всё стояла, не шевелясь, полумёртвая от ужаса.

Наконец (и, судя по всему, очень скоро), колдунья снова пришла в себя, села на полу и оглядела горницу, и едва взгляд её остановился на Заряночке, проговорила слабым, однако торжествующим голосом: «Хо! Ты все ещё здесь, благонравная моя служанка!» Затем пояснила колдунья: «Дурнота овладела мною внезапно, как порою случается; но теперь силы вернулись ко мне, и сейчас скажу я тебе пару слов».

И вот колдунья неуклюже поднялась с пола, опираясь на Заряночку, и уселась в огромное кресло, и помолчала немного, а затем объявила: «Хорошо ты служила мне по большей части, служанка моя; однако на этот раз ты поступила дурно, ибо подглядывала да подсматривала за мною; большой бедою это может обернуться, ежели мы не примем должных мер. Повезло тебе, что ни с кем ты не видишься и некому тебе проболтаться; ибо тогда пришлось бы мне тут же и убить тебя. Но на первый раз я тебя прощаю; и гнев мой тебя не коснется».

Голос ведьмы звучал ласково да заискивающе; но в душу Заряночки уже вошёл ужас и не рассеялся даже теперь.

Ведьма посидела ещё некоторое время, затем поднялась и обошла горницу, и подступила к некоему шкафчику, и открыла его, и извлекла свинцовую склянку и золочёную чашу, покрытую странными письменами, и поставила и то и другое на стол перед креслом, куда снова уселась, и продолжила речь свою тем же вкрадчивым и льстивым голосом: «Однако, служанка моя, с меня спросится за твою вину, ежели оставлю я дело как есть, так, словно день сегодняшний во всем подобен вчерашнему; да и с тебя спросится тоже; потому наказание твоё подсказано тем же прощением; кара же должна показаться тебе ужасной, дабы хорошенько запомнила ты и не бросалась впредь в самую пасть смерти. И что же мне такого сделать, чтобы наказать тебя? Неслыханное средство измыслила я, такое, что тебе и не снилось. Боль должна дойти до самого твоего сердца; но следует тебе всё это вынести, для своего и моего блага, дабы обе мы жили впредь да радовались. Так ступай же, наполни эту чашу водою из родника и возвращайся с нею». Заряночка приняла чашу с замирающим сердцем, и наполнила её, и принесла назад, и поставила перед ведьмой ни жива ни мертва.

Тогда ведьма взяла в руки склянку, и вытащила пробку, и вручила сосуд Заряночке, и сказала: «Отпей малый глоток и не больше». Так и поступила невольница, и едва жидкость хлынула в её глотку, как и ведьма, и горница, и всё вокруг потускнело перед её взором, однако не настолько, чтобы стать вовсе неразличимыми. Но когда вытянула девушка руку, то не смогла её увидеть вовсе, и ногу тоже, и прочие части тела, доступные взгляду. Тогда попыталась она жалобно закричать, но и голосу её не было воли, и не раздалось ни звука. Тогда услышала Заряночка слова ведьмы (и доносились они словно бы издалека): «Нет, говорить ты не можешь и видеть себя не можешь; никому не видна ты, кроме меня, да и мне неясно. Но это – только часть той кары, что вынуждена я наложить на тебя; ибо теперь придётся мне подарить тебе новый облик, видимый и для тебя, и для других. Но прежде, чем я это сделаю, должна я сказать тебе несколько слов, ибо новый облик не позволит смыслу их дойти до твоего сердца. Внемли же!»

Молвила ведьма: «Когда ты вновь станешь самой собою (ибо не намерена я навечно лишать тебя привычного облика), несомненно, воспользуешься ты новообретённым голосом и новообретённым разумом в первую очередь для того, чтобы осыпать меня проклятиями снова и снова. Здесь поступай как знаешь; однако заклинаю тебя, не смей меня ослушаться, потому что это приведёт тебя к гибели. Ибо ежели не станешь ты исполнять мою волю и ежели примешься подглядывать за мною, делая явным то, что я храню в тайне, тогда зачтётся это тебе в вину, и хочу я того, нет ли, придётся мне отомстить тебе и, может быть, даже убить: и прахом пойдут все труды мои и хлопоты, что затратила я, воспитывая тебя такой, какой ты стала – девой умелой и пригожей. Так почитай милостью нынешние свои страдания, ибо они оградят тебя от худшей участи.

Теперь, раз уж начала я говорить, я продолжу: ибо доселе почти не раскрывала я тебе своё сердце. Хорошо мне ведомо, что я представляюсь тебе ночным кошмаром и не иначе, от которого любой мечтает пробудиться. Однако задумайся хотя бы вот о чём: я избавила тебя от нужды да бедности, я взрастила тебя столь же заботливо, как мать растит дочь; никогда не морила я тебя голодом и била нечасто, а со злобой – и того реже. Ещё скажу: позволяла я тебе бродить, где вздумается; и трудиться принуждала ровно столько, сколь потребно для того, чтобы прокормить нас двоих. И в озере плавать я тебе не запрещала, и в лесу скитаться не препятствовала, и выучилась ты там искусству обращения с луком, так, что ныне трудно тебя превзойти в сей науке; более того, скора ты на ногу, словно самая быстрая лань, и обгонишь на бегу любого.

Воистину в радости текла твоя жизнь в младые годы, да и сейчас текла бы в радости, кабы ты меня не ненавидела. Выросла ты прекрасной девой-лилией. Так говорю я тебе сейчас, хотя доселе насмехалась над сложением твоим; но то были всего лишь речи госпожи к невольнице. Что же ждёт тебя впереди? Ты можешь сказать: «Одиноко мне здесь, нет мужчины, чтобы взглянул на меня. На что сдалась красота моя и прелесть?» Дитя, отвечу тебе, что близится время, когда увидишь ты здесь немало мужчин, и самых что ни на есть пригожих, и тогда розой станет лилия, и расцветёшь ты на диво; и все они станут любить и боготворить тебя; и сможешь ты осчастливить кого захочешь, а кого захочешь – опечалить; и сполна изведаешь ты сладость любви и упоение властью.

Так подумай об этом! Всё это ждёт тебя, ежели поживёшь здесь со мною тихо-мирно, исполняя мою волю, до той поры, пока не наберут силу твои женские чары. Потому прошу тебя и заклинаю: выброси из головы мысль бежать от меня. Ибо ежели попытаешься ты, случится одно из двух: либо я верну тебя назад и убью тебя – или превращу твою жизнь в мучительную пытку; либо удастся побег твой, и что тогда? Знаешь ли ты, что случится с тобою, едва окажешься ты, безымянная, бесприютная нищенка, в мире мужчин? Похоть пробудишь ты в них, но любовь – едва ли. Говорю тебе: станешь ты отверженной изгнанницей, ни поклонения не заслуживающей, ни власти не имеющей; тело твоё сделается добычей низких негодяев, когда же увянет цветок красоты твоей, обнаружишь ты, что слова твоих возлюбленных были только насмешкой. Ни один мужчина не полюбит тебя, и не поможет тебе ни одна женщина. Тогда явится к тебе Старость и увидит, что хорошо знаком тебе Ад; явится Смерть и примется насмехаться над той, что загубила свою жизнь ни за что ни про что. Вот я и выговорила тебе всё, что хотела; более нечего мне с тобою делать, кроме как завершить превращение; и тогда справляйся, как сможешь; но по крайней мере новое твоё обличие не будет ни безобразным, ни гадким. Однако – как знать? – в следующий раз я, пожалуй, не окажусь столь добра, чтобы даровать тебе новый облик, но предоставлю тебе скитаться по здешним местам невидимой для всех глаз, кроме моих».