– А вот он, – конунг кивнул головой в сторону Ансгара, – утверждает, что двое из них были в твоем хирде.
Эринг повернулся к Ансгару. На месте носа у него чернели две дыры, и как никогда он оправдывал свое прозвище. В его глазах сверкала злоба, он сопел, как самый настоящий вепрь, перед тем как кинуться на своего врага.
– Малец лжет!
– Зачем ему лгать?
– Откуда мне знать? Раз он говорит, что кто-то из этих был у меня, а я их не знаю, значит, он лжет!
– Нет! – воскликнул Ансгар. – Я говорю правду! Я не один тогда дрался с ними на кулаках, со мной были мой брат и мой друг Ульвар.
– Ха! Само собой, они будут тебя выгораживать, – не выдержал Эринг, – я бы на месте конунга взял бы и их на допрос, может, они все в заговоре.
– На моем месте, говоришь? – тихо произнес Рёрик, поглаживая рукой бороду, и Вепрь тут же изменился в лице:
– Я не то хотел сказать.
– А может, именно это ты и хотел сказать? Может, замыслил сесть на мое место? Скажи, а чем помешал тебе Торвар?
– Я не… – Эринг запнулся от волнения, – я не замышлял, я же говорю. И Торвар мне ничем не мешал.
– Только не ври мне! – возвысил голос конунг. – Я знаю, вы друг друга не любили.
– Ну да, – согласился Эринг, – не любили. Но, если бы мне вздумалось убить его, я сделал бы это открыто, в честном бою, а не стал бы его травить.
– Откуда ты знаешь, что его отравили? – сузил глаза Рёрик.
– Я? А я и не знаю, – не моргнув глазом, ответил Вепрь, – просто странно, что он так вот помер, хотя не стар еще был.
– Это ты верно подметил – странно, а еще страннее, что он умер в то самое время, когда в Альдейгью въезжал посланный за тобой человек.
– Видать, боги решили его прибрать, а только не знаю я, отчего он окочурился, – неуверенно пробормотал Эринг и громко добавил: – А этих троих знать не знаю!
– Господин! – вмешался Хельги. – Дозволь сказать.
Конунг едва кивнул:
– Говори.
– Сгоряча-то я, как услышал, что это люди из хирда Эринга, поклялся тебе доставить его на твой суд живым или мертвым и даже решил про себя, что скорее уж мертвым, да только дорогой гнев мой повыветрился и стал я думать.
– И что же ты надумал? – нетерпеливо спросил Рёрик.
– А думал я над тем, что Эринг уже пять лет тебе верно служит и ни разу не подводил. За это время все мы его неплохо узнали. Есть у него недостатки, это верно, но предать он не смог бы.
– Почему?
– А потому, что он, конечно, славный воин и хёвдинг тоже неплохой. Да только умом его боги не одарили.
Наттфари фыркнул, Крук и Бергтор заржали во весь голос, за ними загоготали и прочие ярлы. Даже старый Фроди, все время клевавший носом, тут оживился, и из его рта послышались каркающие звуки, лишь отдаленно напоминающие смех.
– Верно! Верно! Умом-то наш Эринг не одарен! – кричал Асмунд, хватаясь обеими руками за живот.
Только Йоар, как всегда, хранил молчание, разве что слегка улыбнулся, но при свете факелов вряд ли кто-нибудь это заметил.
– Сами-то не больно умны, – прорычал Вепрь.
– Ну, хватит! – рявкнул конунг, и смех тут же умолк. – Что с того, что он туп?
– А то, – вкрадчиво заговорил Хельги, – что мы имеем дело с коварным замыслом! А для замысла нужна мысль. Посмотри, конунг, на него. Ты видишь в нем мысль? А коварство? Где ему! Он сам верно сказал, что если б и убил кого, то в открытом бою. Таков он, наш Эринг, таким мы его знаем уже пять лет.
Конунг задумчиво теребил мочку уха и не перебивал.
– А что мы знаем об этом славном малом? – Хельги ткнул пальцем в сторону Ансгара, – я не сомневаюсь в его хёвдинге, славном Бальдре, но он сам признавал, что набирал в свой хирд кого попало, мало ли кто к нему мог затесаться?
– Дренг совсем еще сосунок, – вставил Бальдр, – только от мамкиного подола оторвался, когда я его подобрал.
– Это ты так думаешь. Но я с ним дрался и могу сказать, что он добрый воин, в нем есть сила, которую он не показывает.
Ансгару было приятно это слышать, но гордиться было не время, ведь Хельги явно клонил не в его пользу.
– Кто знает, кем и откуда он пришел к Бальдру?
– Он спас меня от смерти, убив тех троих, – промолвил конунг.
– Да, он убил их, но что еще мы знаем? Вправду ли они замышляли на тебя? Я застал его уже над тремя трупами.
«Двумя, – подумал Ансгар, – третьего ты сам добил».
– Почему он их убил, мне неведомо. Может, и вправду спасал своего конунга, а может, пришел вместе с ними и потом поссорился или, даже наоборот, сам пришел по твою душу, да эти трое его отвлекли. Кто знает?
– Я не лгу! – выкрикнул, не сдержавшись, Ансгар. – Я услышал свист, и Ормар меня отпустил посмотреть, что там…
Конунг рукой показал ему замолчать.
– Эту историю я уже слышал и, может быть, напрасно так легко поверил в нее, – сказал Рёрик. Лицо его было исполнено сомнения. – Будет жаль, если я впустую славил тебя перед моими ярлами.
Хельги меж тем, видя, что конунг еще колеблется, добавил:
– Эринг служит пять лет тебе, и ничего такого за это время не приключалось, а как объявился здесь Ансгар Спаситель, тут же в твоем доме пролилась кровь.
Судорога гнева исказила лицо Рёрика. Он бросил недобрый взгляд на Ансгара, и тот решил, что теперь его тут же и прибьют. Но конунг сказал только:
– Кто-то один из них врет, и я хочу знать кто.
– Судное поле! – изрек Хельги.
Рёрик покосился на него, потом окинул взором всех собравшихся.
– Что скажете, ярлы мои?
– Судное поле! – сказал Адальмунд.
– Судное поле! – поддержали его Оцо-Бьёрн и Ратмир.
– Судное поле! – повторили все ярлы и даже Бальдр.
– Да! Судное поле! – довольно оскалился Эринг. – Я вобью мальцу его ложь в самую глотку.
Конунг поднялся со своего места:
– Разведите этих двоих по порубам. С восходом солнца на судном поле я объявлю свою волю. Да, – вспомнил Рёрик, – пусть он вернет мне мой перстень.
* * *
Остаток короткой летней ночи Ансгар провел в глубоко утопленном в землю порубе, где было холодно, несмотря на теплынь снаружи, и темно, словно в чреве Ёрмунганда. Окна узникам не полагались, а дверь плотно закрылась, едва Ансгара спихнули вниз. В темноте не нашлось ни лавки, ни даже просто соломы, так что прилечь оказалось негде, разве только прямо на земле. Впрочем, Ансгар и не собирался спать. Его положение так неожиданно переменилось, что об этом стоило как следует подумать. Он сел на сырой земляной пол, прислонился к такой же сырой стене – и тут же уснул.