— Вот этот вид, — кивнул старик в сторону долины, — похож только на Францию и Италию или такой можно встретить и у вас, в Англии?
Мария медленно обвела взглядом подернутые легкой дымкой невысокие холмы, лазурно-голубые небеса и вогнутую чашу долины.
— В Англии я не встречала именно такого пейзажа, синьор, но у нас есть свои красивые реки и прекрасные охотничьи парки. А сады в Англии просто замечательные! — Голос ее прервался.
— Один такой замечательный сад вы видите сейчас глазами своей души. Вы можете рассказать мне о каждом лепесточке, о каждой бабочке и солнечных зайчиках, разве нет? Знать, как нужно смотреть, — вот самый великий Божий дар. «Sapere vedere»
[50].
Теперь его левая рука легко заскользила по бумаге, но казалось, что он почти не отрывает взгляда от каменных башенок вдали. Мария смотрела затаив дыхание, хотя ей очень хотелось спросить, о чем он беседует часами со своим покровителем Франциском и что он сам думает об этом чудесном человеке.
Старик наконец завершил работу и склонился над своим блокнотом. Казалось, длинный нос указывает прямо на подернутые легкой дымкой холмы, леса и городки, которые он нарисовал без малейших усилий. «Он пишет задом наперед», — подумала девочка, когда да Винчи подписывал рисунок, но потом решила, что это итальянские слова выглядят так странно.
Он повернулся к Марии и несколько минут внимательно смотрел на нее, однако она чувствовала себя совершенно свободно.
— Клуэ
[51] рисовал вас? — спросил он наконец.
— Нет, синьор, он ведь придворный живописец.
— А разве вы не принадлежите ко двору, мадемуазель Буллейн?
— Нет, синьор, я всего лишь одна из фрейлин королевы Клод.
— A-а, вторая половина двора, чинная и благонравная, — произнес мастер и поднялся. — А я вращаюсь чаще в земном мире проектов короля, — продолжал он на своем напевном французском языке. — Я черчу план канала в Ромартене, рисую декорации для придворных карнавалов, веду свои записки. Помню я других королей, другие проекты и записные книжки… Ну, довольно говорить о причудах старика.
Мария увидела, что по саду идут теперь и другие люди, которые возвращаются с ристалища. Вот если бы сам Франциск подошел поздороваться со своим художником, и тогда…
— Когда-нибудь я нарисую вас, — сказал мастер. — Знаете, вы могли бы быть флорентийской красавицей — такая белокожая, светловолосая, голубоглазая. В глазах у вас отражаются самые сокровенные мысли — это сейчас не модно, зато так трогательно и так по-женски. Как у Джоконды. — Он улыбнулся, и его глаза снова подернулись дымкой. — Я вас не забуду. Мы еще увидимся, мадемуазель Буллейн.
Старый художник закрыл блокнот, прижал его рукой в коричневом шелковом рукаве и медленно поклонился Марии.
— Не забывайте о моем девизе, прекраснейшая дама. При дворе умение смотреть и видеть может в буквальном смысле спасти или погубить жизнь. Adieu
[52].
Он повернулся и медленно пошел по травянистым террасам, она даже ответить ему не успела и уж потом спохватилась — как нелепо было махать рукой его удаляющейся спине.
Уметь видеть — да, это верно. Знать бы еще, как не встретиться с этим молокососом Рене де Броссом, удержать от насмешек Жанну, а Энни — от излишнего любопытства.
Глава шестая
13 декабря 1518 года
Париж
Первые два дня пребывания в Париже послов короля Англии стали самым захватывающим событием в жизни Марии Буллен. Ее отца постоянно можно было встретить поблизости от Турнельского дворца, где поселились на время этого визита Франциск и Клод. Более того, бесконечные официальные церемонии и празднества вынудили забеременевшую вновь королеву Клод отказаться от обычного жесткого богоугодного распорядка, так что Мария получила возможность видеть чудесного Франциска совсем близко. А что самое замечательное, Мария попала в число двадцати фрейлин, составивших постоянную свиту королевы. Как шутливо заметил по этому поводу жизнерадостный Франциск, «миловидные demoiselles послужат превосходной декорацией такого великолепного fete
[53]».
Уже в первый день официального визита тридцати тщательно отобранных Генрихом VIII послов и их личных советников Мария собственными глазами наблюдала королевскую аудиенцию. Франциск преисполнился решимости ни в чем не уступить, а лучше всего превзойти великолепие и пышность, с какими минувшей осенью кардинал Уолси и дорогой «кузен» Генрих принимали во дворце Гемптон-Корт
[54] его личного представителя Бонниве. И вот теперь совершался брак по доверенности: годовалый дофин Франциск брал себе в жены двухлетнюю дочь короля Генриха и его супруги-испанки, королевы Екатерины Арагонской. Отношения между Англией и Францией достигли небывалых высот, и Франциск не намерен был допустить ни малейшей экономии на празднествах, которых требовали законы гостеприимства.
Все девушки, которым доверено было нести опушенные мехом горностая шлейфы матери, сестры и супруги короля, отличались белизной кожи и светлыми волосами — их специально отбирали из трех сотен фрейлин королевы. Завтра утром им предстояло нарядиться в нежно-золотые, бежевые и кремовые шелка, дабы гармонировать с великолепными декорациями, написанными великим мастером Леонардо да Винчи для грандиозного бала во дворце Бастилия
[55]. Сегодня, однако, в той же Бастилии происходило более торжественное событие, церемония государственной важности.
В противоположность дорогому и смелому наряду, отложенному на завтра, Мария выбрала на день нынешний платье из розовато-лилового шелка с изящными парчовыми вставками. Гладкий корсаж сиреневого цвета туго обтягивает уже вполне развившиеся груди, слегка приоткрытые — по последней моде — низкой линией выреза, усаженной мелким жемчугом. Тихо шуршащие юбки при ходьбе переливаются оттенками цвета от розово-лилового до фиолетового. Длинные внешние рукава оторочены мягким, но недорогим кроличьим мехом, а внутренние рукава той же длины заканчиваются выступающими наружу узкими манжетами из бельгийских кружев.
Когда вместе с другими фрейлинами, которым были доверены тяжелые шлейфы ближайших родственниц короля, Мария приехала в тяжеловесную, сложенную из серых каменных глыб Бастилию, она была чуть ли не на седьмом небе от счастья. Скоро прибудут царственные особы и займут свои места. Затем, в точно выбранный момент, к ним приблизятся послы и с церемонными поклонами вручат свои верительные грамоты с приложенными восковыми печатями. Впрочем, некоторые из менее важных английских советников уже прибыли: они наблюдали за тем, чтобы все приготовления шли согласно протоколу, обшаривали глазами огромный парадный аудиенц-зал, переходили от французских церемониймейстеров к важному английскому посланнику при французском дворе Буллену с его советниками и секретарями.