Царь Борис, прозваньем Годунов - читать онлайн книгу. Автор: Генрих Эрлих cтр.№ 46

Тут Блаженный опять встрепенулся, зашарил рукой по груди, пытаясь проникнуть под рубашки и подбираясь рукой все ближе к шее, там он наконец нащупал цепочку и, резко рванув, порвал ее. Он воздел вверх руку с зажатой в кулаке цепочкой, и алмазный крест, ритмично покачиваясь, принялся отсчитывать последние мгновения его жизни. Я бросился к Блаженному, в это время кулак его разжался и крест упал в мои протянутые руки, как последнее благословение.

Предчувствуя конец приближающийся, я выскочил в прихожую, где этой минуты терпеливо ждал сам митрополит Антоний. Только тогда уступил я место свое святым отцам, пока же творили они таинство последнего причастия, молился в стороне у иконы Иоанна Предтечи, любимой иконы брата моего, доставленной по моей просьбе из коломенского храма Успения. Строг и суров был лик Крестителя, и вдруг разгладился он и озарился счастьем, как, наверное, в тот миг, когда узрел он приближающегося к нему Иисуса Христа, и тотчас же донеслись до меня слова митрополита: «Отошел с миром раб Божий Василий. Полетела душа его святая прямо к престолу Всевышнему».

Пошатываясь от горя и рыданий, я вышел из палаты. Но не мог я полностью отдаться скорби, упиться и насладиться ею — долг призывал меня. Лишь припал на мгновение к груди княгинюшки и, так утешив ее в общем нашем горе, пошел на крыльцо, чтобы объявить народу о кончине Блаженного. О, сколько людей сошлось за эти несколько дней! Заполонили они все обширное пространство усадьбы царской и окрестные луга и все эти дни молились неустанно, чтобы смилостивился Господь, не призывал к себе угодника своего и продлил земные дни последнего святого земли Русской. И как соединили они голоса свои в общем призыве к Господу, так и души их соединились в одну, и душа эта народная была в тысячи раз чувствительнее любой отдельной души человеческой, улавливала она чутко любое страдание и боль, так что никаких слов не требовалось. Я это понял по лицам скорбным, по слезам текущим, по рукам, молитвенно сложенным на груди, по взглядам, устремленным в высь небесную. Сошел я с крыльца на землю, встал среди моего народа и, как и все, поднял очи горе. В лазоревом небе порхал и кувыркался голубь белоснежный. «Вылетел только что из-под самой крыши», — раздался благоговейный шепот моего стремянного. А голубь сделал широкий круг над дворцом, над лугами, над людьми, и второй, и третий, все сильнее ускоряясь, и вдруг устремился вверх и растаял в небесной вышине. «Вознеслась душа святая!» — выдохнули все разом и опустились на колени в молитве единой об успокоении души Блаженного Ивана-Василия. И я, коленопреклоненный, молился вместе со всеми, с боярами и холопами, с князьями и смердами, с купцами и татями, с ремесленниками и скоморохами, с иноками смиренными и девками гулящими, стоящими вперемежку, ибо перед горем великим все равны.

* * *

Таких похорон никогда не было и, наверно, никогда не будет в земле Русской. Как не было и не будет мужа, соединявшего в себе истинно царское величие с истинной святостью, божественную красоту тела с душою непорочною, уважение власть имущих с искренней любовью простых людей.

Долго рядили, какое место достойно быть последним пристанищем святых останков. Одни говорили, что по русскому обычаю следует похоронить Блаженного в том месте, где принял он кончину, что сам Господь указал село Коломенское, направив Блаженного к храму, построенному в честь его рождения. Другие призывали похоронить Блаженного в Долине Царей, среди предков его — величайших воителей, возведя над усыпальницей самой большой курган каменный. Таких было немного, ибо мало кто помнил обычаи прадедовские, но среди них был сам царь Симеон, поэтому приказал он было снарядить посла к султану турецкому с просьбой о предоставлении кораблей для плаванья через пролив Святого Георгия к земле Святой, но, видя противление большинства бояр, посла того завернул. Предложение же захоронить Блаженного в великокняжеской усыпальнице в кремлевском храме Михаила Архангела вызвало глухой ропот среди простого люда, говорившего, что Блаженный отныне принадлежит не царскому роду, а всему народу русскому. Так сошлись на храме Покрова Богородицы, на который я с первой минуты указывал, ссылаясь на недвусмысленную последнюю волю брата моего.

Утихли споры яростные, и ничто уже не нарушало благолепия обряда священного. Гроб с телом Блаженного несли на руках всю дорогу от села Коломенского до Москвы попеременно бояре знатнейшие, отцы святые и выборные от земель русских, достойнейшие из достойных, успевшие прибыть в столицу ко дню назначенному. И сотни тысяч, которые вместе со мной наблюдали в Коломенском вознесение души святой, теперь образовали поток скорбный, вбиравший в себя по дороге жителей деревень окрестных и селений дальних, стекавшихся к Москве. А жители московские встречали поезд похоронный у слобод замоскворецких и теснились в улочках по всему пути к Кремлю, и тянули руки сквозь плотные цепи стрелецкие, в надежде если не прикоснуться к гробу, то ощутить исходящую от святых мощей чудодейственную силу. На последнем переходе, от храма Михаила Архангела, где среди гробниц великокняжеских митрополит Антоний отслужил панихиду, до храма Покрова Богородицы гроб несли сам царь Симеон и сын его Федор, князь Иван Мстиславский и князь Иван Шуйский, князь Василий Голицын и князь Семен Катырев-Ростовский. И немало дивились иноземцы обычаям русским, видя царя горделивого в одеждах темных, несущего гроб юродивого безвестного, облаченного в одежды царские.

Торжественные были похороны, но не было в них горя, отчаяния и боли расставания навечного. Так бывает при похоронах очень старого человека, а Блаженный и был для большинства очень старым человеком, не только обликом, но и памятью. Ведь тридцать лет ходил он по земле Русской, сея семена доброты и прощения, это для меня они промелькнули как одно мгновение и образ любимый не успел состариться в памяти, лишь в тот день я оглянулся назад и ужаснулся длиной пройденного в одиночестве пути.

Так уж устраивает Господь жизнь человеческую, что в наказание, воспитание или назидание создает одни и те же ситуации жизненные, раз за разом повторяет одни и те же истории с персонажами новыми, надеясь, быть может, что поведут они себя более достойно, чем их предшественники, или хотя бы чему-нибудь научатся, но раз за разом убеждаясь, что натура человеческая остается неизменной. А случается так, что Господь дозволяет одному человеку если не прожить жизнь свою по-новому, то пройти ее вновь от начала до конца, чтобы умудренный годами прожитыми увидел человек, где допустил он ошибки и где согрешил вольно или невольно. Рассказывают, что происходит такое в последние мгновения жизни, когда перед взором человека пробегает вся его жизнь до мельчайших подробностей, о которых он даже и не помнил.

Но приоткрыл и мне Господь завесу тайны и сподобил меня увидеть, как это бывает. Пусть не всю свою жизнь я пережил заново, а только половину, и пусть не мгновение это продолжалось, а целый день, собственно, тот же миг для Бога вечного. Но был путь, долгий и тяжкий, что прошел я пешком от Коломенского до Кремля. И одиночество явилось зримо, как будто был обведен вокруг меня круг магический, который никто не смел переступать. И гибель рода предстала ясно, ибо некому было встать рядом со мной в ряду родственников ближайших. И каждый сделанный шаг был как один прожитый день, и так же ничего от него не оставалось, кроме слабого следа на земле, который тут же затаптывали идущие за мной. И так же пуста была голова, в которой на все лады повторялась лишь одна фраза об отроках царственных, то ли пророчество, то ли напоминание скорбное, и имена Димитрия и Ивана, кружась по просторам памяти, соединялись с именем Василия, от которого щемило сердце.