Это было навсегда, пока не кончилось. Последнее советское поколение - читать онлайн книгу. Автор: Алексей Юрчак cтр.№ 131

Рис. 45. Одна из внутренних страниц «Личного листка»

На этот вопрос в анкете дан ироничный ответ, построенный так, чтобы усугубить темпоральные и субъектные сдвиги между застывшей формой этих высказываний и смыслом, который они приобретают в контексте обычной жизни сверстников Андрея. Члены комитета придумывают целый список «выполняемых работ» Андрея, наподобие участия в партизанских отрядах: «участие в Бородинском сражении (февраль — март 1812 года)», «освобождение Дальнего Востока от белоинтервентов (1924 год)», «взятие Берлина (1945 год)». Интересно, что к «историческим событиям» в жизни Андрея отнесены также и годы «1937», «1938» и «1939» — годы сталинского террора; рядом с ними не указано никакой деятельности, а поставлены просто прочерки, что намекает на стирание этих лет из авторитетного описания (в начале 1980-х годов эти события в государственном дискурсе практически не упоминались). Андрей и его коллеги не только прекрасно понимают, что авторитетное описание советской истории не является буквальным отражением действительности и что интерпретировать его таким образом не следует, но и откровенно включают ироничный комментарий по этому поводу в шуточную биографию секретаря комитета комсомола. Далее в графах вписано «1953» — год рождения Андрея, «1960–1970» — годы учебы в школе, «1970—1975» — годы обучения в институте (последние отмечены фразой «не отчетливо», намекающей на частые выпивки в студенческие годы), и наконец «1976 — наст, вр.» — годы работы в НИИ, где его роль вновь отмечена как «дедушка» института.

Андрей никогда не получал орденов и медалей, но, отвечая на вопрос «Личного листка» «Какие имеете правительственные награды», друзья приводят целый перечень его наград, вновь обыгрывая все те же сдвиги между формой и смыслом в понятии «советский человек» — на темпоральном, историческом, субъектном уровнях. Награды включают:

Ирония вненаходимости здесь строится путем смешения исторических периодов (старых, новых, советских, дореволюционных), политических режимов (советского, царского, буржуазного) и биологических видов (человек, животное). В результате Андрей как советский субъект предстает здесь в отношениях вненаходимости к историческому, политическому и биологическому контекстам советской реальности, согласно ее описанию в авторитетном дискурсе. Для членов комитета комсомола, породивших этот документ, он не являлся прямой насмешкой над партийной идеологией, авторитетным языком или комсомольской деятельностью Андрея. Скорее, этот документ был очередным ироничным способом показать внутреннюю природу авторитетного языка и всей символической системы, в которой воспроизводство формы было важнее буквального смысла, но при этом не обязательно предполагало цинизм по отношению к коммунистическим идеалам. По крайней мере, Андрей, как мы видели выше, ко многим из этих идеалов относился вполне искренне.

Лена, студентка факультета журналистики Ленинградского университета (1963 год рождения), которую мы встречали в главе 3, в начале 1980-х вела подробный дневник. Дневник этот полон записей, рассказывающих о советской повседневности, часто с иронией. В начале лета 1983 года Лена писала об университетских занятиях по военной подготовке, известных на студенческом жаргоне как «военка». «Военка» была обязательным предметом, который большинство студентов считали скучным и ненужным. Темы, которые обсуждались на этих занятиях, форма, в которой они подавались, и преподаватели, которые их вели, давали массу поводов для иронии.

Например, на занятиях по военной подготовке рассказывалось о том, как себя следует вести при разного рода нападениях противника с применением оружия масового уничтожения, какие меры самозащиты следует принимать, кому следует подчиняться, куда следует идти и так далее. В учебнике по «военке» содержалось множество иллюстраций на эти темы, сделанных крайне примитивно и схематично армейскими художниками, что вполне отвечало изобразительной форме авторитетной репрезентации тех лет, встречающейся также в самых разных пропагандистских материалах, от небольших стендов на предприятиях до больших плакатов на фасадах домов. На иллюстрациях в учебнике изображались не слишком профессионально нарисованные последствия ядерных взрывов и биологических заражений в городской и сельской местности, колонны граждан, марширующих в убежища, парторганизаторы и медицинский персонал, руководящие движением населения. Сухим языком, полным идеологических штампов, рассказывалось о различных видах травм и заражений. Как и в других проявлениях застывшего авторитетного дискурса, эти изображения и описания обычно не воспринимались студентами буквально, как информация, которую следует понять и выучить, а читались формально, как нечто не связанное с реальностью. Учитывая при этом особенность обсуждаемой тематики, неудивительно, что эти тексты и рисунки стали идеальными объектами для иронии, в которой авторитетные языковые формулы уже цитировались в контексте идеологически нагруженной некроэстетики. 4 июня 1983 года, готовясь к зачету по военной подготовке в университете, Лена записала в своем дневнике:

Показательно, что запись кончается упоминанием Лизаветы Смердящей — героини романа Достоевского «Братья Карамазовы», который Лена очень любила. Лизавета была сумасшедшей и юродивой. Лицо у Лизаветы, пишет Достоевский, «здоровое, широкое и румяное, было вполне идиотское; взгляд же глаз неподвижный и неприятный, хотя и смирный» . Несмотря на отталкивающую внешность, Лизавета была безобидной и по-своему доброй девушкой, которую обычно никто не обижал и «как будто все даже любили» . На рисунках и в описаниях из учебника по военной подготовке хладнокровные медсестры и спокойные, истекающие кровью советские граждане, «соблюдающие моральный кодекс строителя коммунизма», не испытывают боли и не поддаются панике, как юродивая в романе Достоевского. Для Лены эти образы — не столько враги, сколько безобидные, смирные, но неприятные идиоты.