Война детей - читать онлайн книгу. Автор: Илья Штемлер cтр.№ 19

Надо сказать, что и сама бабушка приторговывала на базаре. А что делать? Мама в своем институте, бухгалтером, получала мало, а тут – я и младшая сестра. Надо было крутиться – почти все крутились и выкручивались. Так и бабушка. На базаре она держала свой «магазин» с одним прилавком – старой табуреткой с широким сиденьем и маленькой скамеечкой для продавца. Товар бабушка оптом скупала у спекулянтов-барыг, расфасовывала и выносила на базар. Разделенный на кусочки круглый американский шоколад «второй фронт», кубики маргарина, кучки из пяти иранских фиников, петушки на палочке, черные, точно из мазута, пряники «К чаю» и другая вкуснятина. Дети любили бегать в «магазин бабы Мани», да и взрослые останавливались у табуретки посмотреть, как выглядит «второй фронт», который обещали американцы. Словом, бабушка вела дело успешно, пока на «магазин» не положил глаз лысый участковый Ровшан. Начал придираться, грозил всякими карами. Поначалу бабушка откупалась – то деньгами, то товаром. Ровшан наглел. Работать на лысого участкового не входило в планы моей бабушки, и она рассердилась, перестала платить оброк. Однажды, когда я навестил «магазин» в надежде на халяву с бабушкиной табуретки, на базаре нарисовался Ровшан. Раздувая черные усы, он подошел и без лишних слов опрокинул табуретку, вместе со всем добром. Бабушка взяла скамеечку и жахнула Ровшана по спине. Все произошло так быстро, что я даже не успел найти булыжник, чтобы запустить в участкового. А когда нашел, то увидел, как два инвалида и дядя Абрам колотят Ровшана, да так, что бабушка стала заступаться за него.

– Хватит! – кричала она и оттаскивала взрослых. – Он больше не будет, хватит!..

Ровшан вырвался и побежал, освещая дорогу здоровенным фингалом под глазом…

– Не отставай, – сказала бабушка через плечо, зная мою привычку задерживаться возле каждой собаки или кошки.

Я догонял бабушку, хотя и сам знал дорогу в крепость. Там жила бабушкина знакомая, которую бабушка обещала выручить. У знакомой жила семья каких-то беженцев. И неожиданно вернулся сын той знакомой, с женой и маленьким ребенком. Поэтому бабушка обещала поселить у себя тех беженцев на несколько дней, пока не подойдет их пароходная очередь на Красноводск.

Крепость, эту упоительную, романтичную часть города, я знал неплохо: в крепости жили многие пацаны нашей школы. Их так и звали: крепостные. Старые разноэтажные дома под плоскими крышами, нередко с тесными двориками и общей уборной, лепились по обе стороны таких узеньких улочек и переулков, что я мог их соединить, если бы лег поперек между ними. И весь этот муравейник, с его запахом, шумом, людской суетой, собаками и кошками, бельем, что сушилось на веревках, отделяла от остального города стена из толстенных каменных плит, сложенная у самого моря больше тысячи лет назад для защиты от врагов. И крепостные пацаны очень этим вытыкались перед городскими. Особой гордостью крепостных было то, что в крепости жил Эт-ага, мужчина без костей. То есть скелет у него был, но кости – до того размягченные, что вроде и не было скелета. Таким он родился, этот «мясной господин» (в переводе на русский язык). Эт-ага весь день сидел в кресле среди подушек и слыл всевидящим прорицателем. Даже моя бабушка после смерти дяди Жени ходила «на прием» к Эт-аге – узнать, не ошибка ли произошла: может, жив мой дядя, пусть ранен, но жив? Эт-ага взял деньги и обнадежил. И бабушка до конца своей жизни верила, что дядя Женя жив.

Так что крепостным пацанам было чем вытыкаться. Споры доходили до драк, особенно между большими мальчишками, с их атаманами. Черт знает, как, но крепостные безошибочно определяли городских. Зная это, я невольно озирался, пересекая крепостные ворота. Но с бабушкой чувствовал себя в безопасности. Дом, в котором жила бабушкина знакомая, находился недалеко от знаменитой Девичьей башни – в той части крепости, что выходила к морю. Мрачная и высокая башня была знаменита тем, что с нее когда-то бросилась в море дочь падишаха из-за несчастной любви. А мой одноклассник Ариф Меликов написал музыку к своему балету «Легенда о любви», который шел во многих театрах страны. И все бывшие ученики моей шестой школы очень гордились этим Арифом.

– А…Зачем я туда иду?! – вслух размышляла бабушка. – Такая у меня теснотища – куда я их положу, трех человек?

Но не идти она не могла, раз обещала.

Обратно мы возвращались впятером. Я, бабушка и три ее новые коечницы: девочка Лиза и две тетки – Лизина мама и Лизина тетя, хромающая на правую ногу. Потом мне Лиза рассказала: когда немцы начали бомбить поезд под Лисичанском, пассажиры побежали в лес, тетя сильно вывихнула ногу и с тех пор хромает…

У каждого из нас руки были заняты поклажей. А бабушка и тетки несли еще по рюкзаку за плечами. Я и Лиза тащили по плетеному зембилю с напиханным в них каким-то тряпьем.

– Давай я понесу и твой зембиль, – предложил я.

– Спасибо, сама справлюсь, – ответила Лиза. – И не такое таскала. Смешное название: зембиль-мембиль. Просто корзина.

– Так прозвали, да, – ответил я. – Плетеные корзинки по-нашему.

– Вы вообще какие-то смешные здесь, – ответила Лиза.

– Почему смешные? – удивился я.

– Женщины прячут лица в черные платки, – засмеялась Лиза, – выглядывают, как через забор. Баранжа, что ли?

– Паранджа, – уточнил я. – Такой обычай.

– Ишаки гуляют. Даже верблюд вчера зашел в крепость – я испугалась, – продолжала радоваться Лиза. – А хозяин сидит на корточках, курит из какого-то кувшина с закрытыми глазами, как будто спит.

– Почему спит? Наслаждается! – обиделся я. – Этот кувшин называется кальян. Дворник Захар тоже тянет такой кальян, втихаря. Говорят, милиция кальянщиков забирает. Хочешь, я расскажу, как верблюд плюнул в моего товарища?

– Рассказывай, – Лиза перехватила второй рукой ушки зембиля. – Какой он плакучий, этот ваш зембиль.

Действительно, плетеная корзина скрипит, если ее перегибают, особенно новая. Когда бабушка утром уходит на базар, я определяю по этому скрипу. А что касается моего товарища Сеньки Паллера, так над ним вся школа смеялась. Он встал перед верблюдом, взял в рот кусок жмыха и принялся дразнить, перетирая челюстью, как верблюд. Тот смотрел на Сеньку, смотрел, да как плюнет в него, окатив с ног до головы желто-зеленым потоком слюны, липкой, как замазка. Сенька заплакал, а мы чуть не уписались от смеха.

Лиза поставила зембиль на землю и принялась хохотать вместе со мной. Казалось, ее смуглые щеки втягиваются в две глубокие ямочки, точно воронки. А черные, точно арбузные семечки, глаза под круто изогнутыми дугой бровями искрились весельем. Пока мы хохотали, взрослые скрылись из виду, но я хорошо знал дорогу. И был доволен, что мы с Лизой остались вдвоем: можно было просто посидеть на скамеечке парапета.

– Почему этот садик назвали парапет? – спросила Лиза.

– Не знаю. Парапет и парапет, – ответил я и умолк, неожиданно охваченный странным смущением.

Я смотрел прямо перед собой, но боковым зрением видел ее круглые, в царапинках коленки. Боком ощущал тепло ее рук, упершихся в скамейку, отчего Лиза приподняла плечи, опустив между ними голову. Черный скрученный локон волос падал на ее лоб и касался переносицы.