Пока тебя не было - читать онлайн книгу. Автор: Мэгги О'Фаррелл cтр.№ 36

– Ну что, как ты?

– Нормально, – отвечает он. – Все в порядке.

Ифа настраивает слух на новую манеру разговора, на ее странную взвешенность, на плоский тон. Таким голосом говорят с другом, который тебе не особенно приятен, или с кем-то, кого ты не очень хорошо знаешь и не стремишься узнать получше. Это из-за того, что он на работе? Ранняя утренняя смена в ресторане всегда самое спокойное время, потому что Арно придет позже. Их что, кто-то слушает? Может, в этом все дело.

Ее рука плотнее сжимает черную телефонную трубку. Она знает, что причина не в этом. Она столько раз звонила ему на работу, и ни разу у него не было такого голоса. Перед ней будто снова разматывается цепочка букв, написанных на запотевшем стекле: «ТЫ», так, что ли, потом еще что-то, потом «МЕНЯ», потом что-то еще? Что там было написано, хочет она спросить? Пожалуйста, просто скажи. «МЕНЯ» – что?

– Есть новости об отце? – спрашивает он.

– Пока нет. Я… Просто хотела спросить… у тебя получилось… – Она морщится из-за вопроса, который задает, но ей нужно узнать. – …заехать к Эвелин?

Она слышит, как Гейб делает глубокий вдох.

– Получилось, – произносит он этим новым голосом.

– И… ты нашел папку?

– Нашел, – говорит он, и Ифе, прижавшей трубку к уху, так хочется, чтобы он сказал что-то еще.

– Господи, Ифа, – говорит он, и ей кажется, что он отнес телефон куда-то в более укромное место, потому что вокруг него становится тихо. – Там кое-что уже год лежит. Письма, контракты, всякие действительно важные вещи.

– Да, – слабым голосом отзывается она. – Да, я знаю, я…

– Я просто не понимаю, почему ты вдруг… В смысле, Эвелин вообще догадывается, что ты… – Он вздыхает. – Не понимаю.

Она прижимает кончики пальцев к острому краю выемки монетоприемника, пока ногти у нее не белеют от нажима.

– Я не понимаю, как ты могла так с ней поступить. После всего, что она для тебя сделала. Там чеки необналиченные, на тысячи долларов. Ты о чем думала вообще?

– Я… Чеки обычно сразу получает бухгалтер, но, может быть, парочка завалилась… Я просто…

– Я понимаю, с ней иногда непросто, и понимаю, что она тебя гоняет в хвост и в гриву, но просто запихать все в коробку и забыть, это… так нельзя, Ифа.

– Я знаю, – выговаривает она. – Я просто…

Он обрывает ее.

– Слушай, мне пора. Позвони мне, если будут новости об отце, ладно?

Ифа вырывается из телефонной будки. Жара внутри и за стеклом, немыслимая. Невыносимая. Она на мгновение прислоняется к двери, хватая воздух. Но воздух снаружи ненамного прохладнее, кажется, он прожигает дорожку до развилок в ее легких. Металл телефонной будки опаляет кожу сквозь одежду, и, осознав это, она отпрыгивает прочь. «Что, выхода нет? – думает она. – Негде скрыться от этого зноя?»

Папка у Гейба. Происходящее ее царапало, как репей, застрявший в одежде, и теперь она понимает, насколько все серьезно. Счета, которым больше года. Тысячи долларов по необналиченным чекам. Что скажет Эвелин? Ифа пытается представить себе эту сцену: Эвелин будет в ужасе, она растеряется, даже разозлится. Что ей было нужно, скажет она Ифе, когда та начинала работать, так это то, чтобы кто-то разбирался со всем этим, со всем отвлекающим бормотанием жизни, чтобы она, Эвелин, могла сосредоточиться на фотографиях. И как, Ифа этим занялась? Нет, вовсе нет. Она потеряет работу. Она знает. Возможно, она всегда знала, с той секунды, когда положила тот контракт в синюю папку. Единственная работа, которая ей нравилась, за всю жизнь. И ведь еще Гейб, этот его плоский голос, произносящий «как ты могла, Ифа», и все в таком роде.

Она поднимает взгляд к небу, и ей сразу же приходится заслонить глаза рукой. Солнце поднялось над крышами и деревьями. Наверное, сейчас полдень или около того. Все, что она видит перед собой: машины, автобусы, витрины, молодая женщина с коляской, – мерцает и искажается. Солнечный свет словно проникает во все вокруг, он сверлит ей сетчатку, отражаясь от витрин, от бамперов машин, от колес коляски.

При мысли о том, что от нее отдалится кто-то еще, она теряет равновесие и паникует. «Скоро, – думает она, – у тебя никого не останется».

Она смотрит, как поворачивает на дороге автобус из Илингтона, стоящие пассажиры отклоняются вбок, потом обратно.

У Эвелин никто не брал трубку, как она и предполагала. Даже если Эвелин на месте, она редко подходит к телефону. Так что Ифе пришлось говорить с автоответчиком: нужно было сказать Эвелин, что у нее в одиннадцать встреча, редактор журнала должен прийти в студию и надо не забыть отправить напечатанное в МоМА. Это стоило почти всех монет, аппарат глотал деньги с тревожащей быстротой. Нужно будет где-то еще наменять. Может, в одном из этих магазинов. Дома просить нельзя. Вызовет слишком много вопросов, а как ей отвечать, как рассказать им, когда они ничего не знают про Эвелин, ничего не знают про Гейба, вообще ни про что не знают? Слишком многое придется объяснять, она даже не знает, с чего начать. Нет, лучше уж зайти в магазин и разменять банкноту на десятипенсовики. Мать только начнет переживать, сокрушаться и выступать.

Там, в телефонной будке, Ифу охватило странное желание после звонка в Нью-Йорк позвонить отцу. Набрать номер и услышать его голос из дырочек в трубке. Когда она в последний раз с ним говорила? Несколько месяцев назад. Она временами звонит родителям из Нью-Йорка, но им международные звонки кажутся баловством на грани незаконности. Они их воспринимают как своего рода телеграмму, обмен самой базовой важной информацией перед тем, как повесить трубку. Говорят, заглушая друг друга в спешке, оба кричат в трубку, их вопросы сливаются, соперничают, так что она не слышит ни того, ни другую. Она хорошо кушает? Ходит к мессе? У нее есть теплое пальто?

Она переходит дорогу. Из трещин сочатся черные ручейки растаявшего битума. Она обходит их, вспоминая детскую игру – не наступать на трещины в асфальте. «Кто наступит на раскол». Она помнит, в какой ужас ее приводил этот стишок. Вообще-то смешно, ведь самая страшная угроза – что паук придет к тебе на похороны.

Ее ум застревает на слове «похороны». Она проводит рукой по лбу, словно пытаясь стереть что-то, убрать из поля зрения, но мысли не отступают, подсовывая образ гроба, ее отца, уложенного внутрь, в складчатую голубую атласную подкладку, мать, перебирающую одеревеневшими пальцами четки. А какое еще может быть объяснение?

Она останавливается у библиотеки. Она точно не знает, зачем пришла: спросила, только чтобы отвлечь их от телефонной будки. Странно, она так много времени здесь проводила ребенком. Ей нравилась здешняя атмосфера, строгая пыльная тишина, книжные корешки рядами. Нравилось проводить рукой по полкам, будто в надежде, что от прикосновения книги выдадут ей свои секреты. Но это явно так и не сработало.

«Часы работы библиотеки», скорее всего, написано на дверной табличке, и чтобы отделаться от мысли об отце в гробу, она позволяет этим цепочкам букв получить доступ в ту часть мозга, которую обычно она старается подавить. Эта часть немедленно, как Ифа и предполагала, принимается за всегдашнюю перестановку и перетасовку букв, словно тасует колоду карт. «Часы работы» рассыпаются на «раба», «сыр», «час» и, разумеется, «боты», «сыты», «сабо», «чары», «заботы». «Библиотека» пытается начаться с «ви», потом «ву», а затем посреди слова встает на дыбы «ли», и…