Пока тебя не было - читать онлайн книгу. Автор: Мэгги О'Фаррелл cтр.№ 27

– И что он сказал?

– А больше об этом не говорили?

– А больницы?

– Ну, ты его спросила?

– Ты уверена, что нигде нет?

– Мы с кем-нибудь можем поговорить?

– И больше тебе ничего в голову не приходит?

Как странно, думает он, что не слышно реплик Гретты. У их матери всегда был, как вежливо выразился однажды кто-то из соседей, «очень внятный голос». Этот голос омрачал его жизнь с самого детства. Ему было лет шесть, может, семь, он шел первым в школьном забеге в мешках и вдруг услышал, как Гретта рассказывает, что Майкл Фрэнсис до сих пор мочится в постель. Нужно ли говорить, что то соревнование он не выиграл. На венчании, произнося обет, он слышал, как мать говорит одной из теток Клэр, что знала – он женится молодым, потому что он начал «баловаться сам с собой» в двенадцать. А это вообще-то рановато для «таких-то вещей», разве нет?

Клэр утверждала, что все не так плохо, как ему кажется, что он все принимает слишком близко к сердцу. Но мать всегда ставила его в неловкое положение, всегда выставляла напоказ. Бывало, он смотрел на других матерей на вечере родителей, на воскресных школьных мероприятиях, на уличных праздниках, на крыльце церкви после мессы и думал, почему у него не может быть такой мамы? Стройной, стильной, большей частью молчащей. Почему его мать непременно должна быть такой толстой, так нелепо одетой, такой шумной, бесцеремонной, лохматой – и так стремиться рассказать всем о своей жизни? Его корежило при виде цветастых платьев размером с палатку, которые вечерами строчились на швейной машинке, от того, как ступни выпирают над ремешками туфель, от того, как она предлагала – частенько совершенно незнакомым людям – бутерброд из пластикового контейнера, сосиску в тесте или печенье. Ему от этого становилось физически нехорошо: слабость, жар в конечностях, и что-то сгущалось позади лба. Он настаивал на том, чтобы садиться отдельно от нее в автобусах и поездах, на любых людных собраниях, просто чтобы его никто с ней не ассоциировал.

– Больше ничего не пропало? – спрашивает внизу Ифа. – Хочешь, я посмотрю?

Что произошло, думает он, лежа у себя. Неужели шок из-за того, что ушел отец, повлиял на голосовые связки матери?

Потом ему становится стыдно.

Он стаскивает себя с кровати и идет вниз. Стоя на пороге, он видит, в чем причина кажущейся неразговорчивости матери. Гретта с головой залезла в шкафчик.

Примерно раз в два года, может быть, реже, Гретта предается тому, что называет «старой доброй большой уборкой». Эти редкие припадки работы по дому часто становятся результатом каких-то неприятностей. Ссора с Брайди, то, что на нее «странно посмотрел» новый священник, или кто-то пролез вперед нее в очереди, или врач отказался принимать всерьез еще один диагноз, который она себе поставила. День-другой она топает по дому, опустошает полки, вытаскивает все из шкафов, вышвыривает вещи из ящиков, раскладывает различные побрякушки, скатерти и накопившийся хлам кучками. Фарфоровый жеребенок, золотой цепочкой прикрепленный к матери, другой жеребенок, у которого недостает всего одной ноги, табакерка с украшенной каменьями крышкой, чашка костяного фарфора, на которой китайская дама переходит мостик, с отбитой ручкой. Все эти сокровища, собранные за годы торгов на всех в округе гаражных распродажах, всех церковных базарах, во всех лавках старьевщиков в районе, будут брошены наугад в разные кучи, что-то оставить, что-то починить, что-то отдать. Потом она утратит интерес к проекту. И все вернется обратно. Каминную полку снова заставят, полки загрузят заново, шкафчики забьют. Все готово к следующему разу.

– Доброе утро, – говорит он. – Старая добрая большая уборка, да?

Гретта пятится, вылезая из шкафчика, смотрит на Майкла Фрэнсиса поверх открытой двери, и лицо у нее такое растерянное, такое детское в своем замешательстве, что его раздражение тут же увядает. Он понимает, что на мгновение она приняла его за отца. Голоса у них похожи, тембр одинаковый. Надо же было такому случиться, в ее-то возрасте.

Он пересекает комнату и обнимает мать. Она, конечно, возражает, но обнимает в ответ. Коралловая подставка под кольца, которую она держит в руке, впивается ему в позвоночник. А потом в комнате появляется кто-то еще, вылетает из кухни, кто-то с копной волос и мертвой хваткой за шею, когда обхватывает его. Он произносит имя, «Ифа», но какая-то его часть отказывается верить, что это она, потому что выглядит она совсем другой.

– Подожди, дай на тебя посмотреть. – Он отстраняет ее на расстояние вытянутой руки. – Господи, – только и может он выдавить.

– Это что еще за приветствие?

– Ты выглядишь… – Он не знает, как закончить предложение, не знает, что хочет сказать.

«Совершенно другой» – это не то, ведь это точно она, не ошибешься. Но вместе с тем ее не узнать. Он понимает, что мог бы пройти мимо нее на улице. Волос стало больше, но дело не в этом. Лицо, кажется, осунулось, но и не в этом. Она выглядит старше, но дело опять же не в этом. Одета она по-другому: никаких самодельных, в стиле хиппи, тряпок, которые она носила раньше: узкие брюки с молниями, змеящимися вокруг лодыжек, и футболка с закатанными рукавами.

Они с матерью осматривают ее с головы до ног.

– Ты только глянь на нее, – говорит Майкл Фрэнсис.

– Вижу, – отвечает Гретта.

– Что? – Ифа хмурится и улыбается одновременно.

– Совсем выросла, – говорит Гретта, промокая глаза рукавом.

– Ой, прекрати, я выросла сто лет назад. Ты просто внимания не обращала. – Она поворачивается и идет на кухню. – Кто хочет чаю?

Ифа подставляет чайник под кран, но вздрагивает, когда струя воды бьет вбок и заливает запястье. Что-то не так. Дом, который она знает всю жизнь, взялся с ней мудрить. Двери, через которые она проходила тысячи раз, вдруг оказываются уже и ловят ее острым краем за локоть. Коврики, на которых она лежала младенцем, по которым бегала ребенком, сговорились ставить ей подножки, забиваться в обувь. Полки стали ниже, чтобы бить аккурат в висок. Выключатели переползли с одной стороны окна на другую. Что-то тут творится.

Она промокает руку кухонным полотенцем. Ряд чайниц над плитой завораживающе ей знаком. Она ни разу не вспомнила о них за годы, что провела вдали, и все же знает их в мельчайших подробностях. Небольшая щербинка на крышке красной, пятнышко ржавчины на зеленой. «Бьюлиз» ^[10], – выкрикивают они толстым золотым курсивом. В чем дело: в перелете, в том, что она вернулась, в том, что отца нет? Она точно наполовину сошла с ума, сама не знает, что сделает или скажет.

Гретта входит в кухню и видит, что чайник лежит на боку на сушилке, без крышки. Чашки, судя по всему, все еще на полках в шкафчике. Ифа уставилась на полку, а ее рука замотана кухонным полотенцем.