На спинке стула висела шерстяная кофта, связанная под рыболовную сеть, с прозрачными пуговицами. Внутри одной пуговицы находился крошечный краб, внутри другой – якорь, внутри третьей – раковина. Петя задумчиво уставился на эту кофту. Ему чудилось, что он уже где-то ее видел.
В прихожую набилось столько народу, что стало тесно.
– Держите Сашу за руки! А то этот мелкий клептоман все краны на газовом котле открутит, – сказала Катя, умевшая смотреть на вещи глазами брата.
Саша тихо заскулил, не понимая, как Катя могла догадаться. Ведь он только один раз покосился в сторону котла. Котел у Кристины действительно был редчайший. Он смахивал на артиллерийский снаряд с самоварными ручками и имел не поддающееся исчислению количество краников и изгибов трубы. Если гавриловский котел при зажигании делал ПЫХ, то какой звук производил этот котел-старец, даже представить себе было невозможно.
Дверь в музей не была особенно спрятана. Просто заставлена разными вещами, делавшими ее малозаметной. На ней даже сохранилась старинная ручка, несколько раз прокрашенная вместе с дверью. Заметно было, что жильцы двух комнат Кристины, сколько их ни сменилось за эти годы, не обращали на эту дверь никакого внимания. Рядом с дверью была низенькая квадратная печь, пристроенная к стене. Алёна осторожно потрогала дверную ручку, чтобы убедиться, что она настоящая.
– Откуда здесь дверь? – забормотал Петя. – А, понятно! Это же одно здание! Может, тут прислуга доктора жила. Не будет же она через улицу зимой шастать! А когда вы поняли, что дверь открывается?
Алёша замялся:
– Мы думали, она насовсем закрыта, на замок, и привязывали к ручке веревки, чтобы белье сушить. А однажды я на веревке руками повис, и дверь открылась. Смотрим, а там еще комната! Фонариком посветили – паутина, рамы от картин, стулья какие-то поломанные. И мы поняли, что это уже музей!
– А в музее знают, что тут у них дверь?
Алёша пожал плечами:
– Не знаю. Там же все завалено. Когда-то тут один дом был, а потом музей стал отдельно, а эти комнаты отдельно!
Варя подпрыгивала рядом.
– И ваша мама в ту ночь, когда дождь шел, ходила через эту дверь? – спросил Петя.
– Варя! – предупреждающе крикнул Алёша.
– Не скажу! Нельзя говорить! – сказала Варя и зажала себе рот уже не одной ладонью, а сразу обеими.
Катя и Вика схватили Петю за руки и вытащили его на улицу. Саша и Костя, пользуясь случаем, срывали для палочников листья ежевики и ойкали, потому что у ежевики повсюду были колючки.
– Чего ты к девочке пристал?! Ходила ее мама в музей, не ходила! – зашипела на Петю Катя.
Петя с достоинством высвободил руку.
– Да я не хочу ничего плохого! Мне просто интересно! – возмутился он. – И вообще, если Кристина могла проникнуть в музей в любой момент, почему тогда к газовой трубе привязан ее шарф? Смысл? И почему она была вся мокрая?
Глава двенадцатая
Рита и шпингалеты
Костя оручее Саши, но не такой оручий, как Рита. Катя обидчивее Вики, но не так долго дуется. Алёна менее вредная, чем Петя. Рита громче Саши, когда ей что-то надо. Петя меньший мозгокрут, чем Костя. Катя упрямее Алёны. Саша звереет, когда кто-то кормит его пауков. Вопрос: кто из всех Гавриловых самый милый?
Логическая задача
На другой день к Гавриловым ненадолго заскочили Матушкин и Ушицын. Вид у них был таинственный. Матушкин мельком упомянул, что следствие взяло верный след, но что за след, рассказывать не стал. И расспрашивать папу Гаврилова о его прозрениях тоже. Как видно, след был очень уж верным и в других ниточках Матушкин не нуждался.
– Я говорил, что из Москвы нам знаменитость прислали на усиление?.. Уж он-то распутает! Жуть какой въедливый! Ну да мы и без него кое-что сообразили! – сказал Матушкин самодовольно.
– А еще что-то интересное есть? – спросил папа Гаврилов.
– Не соскучишься. Сегодня с утра звонили двое ясновидящих и тетушка с Крайнего Севера, беседующая с духами скифских царей, – насмешливо сказал Ушицын.
– И что цари? Сказали, где чаша?
– Нет. Но карами грозили… А ясновидящие требовали купить им билеты в Крым и обеспечить проживание в лучшем санатории.
– А мы знаем, кто чашу украл! – вдруг выпалил Костя.
Петя напрягся, соображая, как заставить Костю замолчать.
– И кто же? – добродушно спросил Матушкин.
– Вор украл! – добавил Костя важно.
Матушкин выслушал Костю благосклонно.
– Умница! Конечно, вор! Кто же еще? – сказал он и ушел вместе с Ушицыным.
Петя разрывался на части. Одна его часть продолжала расследовать преступление, другая страдала от близости ЕГЭ. Он честно пытался готовиться, но братья и сестры ему мешали. Тогда Петя отправился в магазин и купил два шпингалета и две мощные щеколды. Шпингалеты и щеколды Петя прикрутил к дверям той комнаты, что поменьше. Теперь в ней можно было запираться и никто из братьев и сестер не смог бы к нему проникнуть.
Рита стояла рядом с Петей. Сунув палец в рот, слушала, как работает шуруповерт, и смотрела, как длинные саморезы входят в дверь.
– Сто ты деяесь? – спросила Рита.
– Это чтобы мелких не пускать! – с усмешкой объяснил Петя.
– Да! – воодушевилась Рита. – Стобы мейких не пускать! Мы мейких пускать не будем!
И она побежала к Косте сообщать ему новость, что они с Петей мелких пускать не будут.
Шпингалеты и щеколды не давали Рите покоя весь вечер. Она щелкала ими, быстро перебегая от одной двери к другой, и достигла высочайшей виртуозности в пользовании всеми видами задвижек.
Саша не проявлял к шпингалетам ни малейшего интереса. Он был занят чем-то таинственным, ходил с важным видом, забивался в углы. Папе и маме Гавриловым это показалось подозрительным.
– Что ты делаешь? – спросил папа.
– Я полюбляю одиночество, – ответил Саша.
Папа напрягся. Когда Саша «полюблял» одиночество в последний раз, оказалось, что он делает ракету, используя серу от десяти коробков спичек. Взорванная на пустыре, ракета выворотила здоровенный кусок асфальта.
– Но это не бомба? Не ракета? – спросил папа, предпочитая подстраховаться, потому что Саша легко мог пообещать больше не делать ракет, имея в виду, что он сделает мину или штурмовой подкоп под стену школы.