— Каким образом? — спросила Лиза.
Алекс глянул исподлобья и пожал плечами.
— Вы что, в самом деле предлагаете его убить? — с запинкой спросил Петрусь и был удостоен такого же взгляда.
Помолчали. Потом Алекс, словно бы нехотя, сказал:
— Поверьте, господа, если бы имелся хоть один шанс спасти ему жизнь, я бы сделал это. Поверьте. Клянусь! Но шансов нет. Чтобы увезти его из госпиталя, понадобился бы целый особый отряд. У вас есть отряд? Подозреваю, что нет. Вы молчите… Значит, подтверждаете мои слова?
Все молчали. Что тут говорить? Понятно же, что отряда никакого не было.
— Кроме того, ему необходимо лечение, какое можно обеспечить только в Берлине или в Москве. У вас есть возможность переправить Эриха в Берлин или хотя бы в Москву?
— Да ладно глупости говорить! — буркнул наконец Петрусь. — Хватит издеваться! Что делать предполагаете?
— Звучит кощунственно, но лучше всего было бы отравить Эриха, — проговорил Алекс Вернер.
— Что? — выдохнула Лиза.
— А что? — буркнул он. — Не надо смотреть на меня так, как будто я тут Джек-потрошитель. Если он доживет до приезда Шранке, он выдаст вас всех. Наши замыслы — это мизерикордия. Известно вам такое понятие?
— Не важно, как назвать, — сказал Петрусь. — Все ясно… Но почему именно отравить?
— А что сделать? — с тоской спросил Алекс. — Удушить? Застрелить? Это явно будет делом рук человека, которого станут искать. В то время как укол чего-то вроде морфия может сойти за больничную процедуру. Главное, чтобы больничные запасы морфия были не тронуты, понимаете? То есть мы должны раздобыть препарат сами.
— У меня есть цианид, — сказал Петрусь. — Немного, но вполне достаточно, чтобы…
— Не пойдет, — решительно качнул головой Алекс. — Вы когда-нибудь видели отравленных цианидом? Очень выразительная картина. Сразу станет ясно, что Эриха спровадили на тот свет. Кто? Начнут искать — и найдут! Нет, только укол, и лучше всего — морфия. Но где его раздобыть?
— А укол-то кто сделает? — спросил отец Игнатий.
Алекс вздохнул:
— Такой человек есть. Это один санитар из госпиталя… Его сын обязан жизнью моему отцу. Его сбил автомобиль — военный грузовик. Отец в это время проезжал мимо, велел своему шоферу остановиться, подобрал мальчика, увез в больницу. Трогательная история — в свое время об этом писали все газеты Германии. Если я скажу, что смерть Эриха нужна ради блага моего отца, этот санитар пойдет на все. Его даже и не заподозрят. Только морфий нужно найти.
— При отравлении морфием ярко выраженные симптомы, — сказал Петрусь. — Булавочные зрачки, замедленное дыхание, холодная липкая кожа, покраснение губ и мочек…
— Укол нужно сделать перед сном, — сказал Алекс. — Все симптомы угаснут. Вот только зрачки… Наверное, если приподнять веки, это будет видно.
— Атропин, — буркнул Петрусь. — Если закапать в глаза атропин, зрачки будут расширены.
Отец Игнатий вдруг вскочил так резко, что все обернулись к нему. Священник стоял, стиснув руки в кулаки, низко наклонив голову.
— Ты попустил сие, отец наш небесный… — наконец проговорил он и снова сел, вернее, тяжело упал на стул.
— Прошу вас, — тихо сказал Алекс, глядя на Лизу и Петруся, — прошу вас, молчите. Я знаю: все, что здесь происходит, выходит за рамки… за рамки… — Он осекся и смог продолжать только через некоторое время: — За рамки всего человеческого. Но мы только играем по правилам, которые нам навязала война.
Больше к моральным аспектам не возвращался никто, даже отец Игнатий.
— Морфия не раздобыть, — с сожалением сказал Петрусь, — ну где мы, в самом деле, его возьмем? К тому же с уколом — сложнее. Проще использовать дигиталис. Его можно дать внутрь. Это растительный яд, он разлагается так быстро, что уже через сутки невозможно отыскать его в организме.
— Морфий удобен тем, что его можно вколоть независимо от воли больного, — возразил Алекс. — Чтобы выпить дигиталис, нужна его добрая воля. А у меня, — он зло оскалился, что, очевидно, должно было обозначать ухмылку, — есть основания сомневаться, что Эрих примет яд по доброй воле.
— Почему? Неужели он надеется… неужели он может надеяться купить себе жизнь предательством? — в ужасе проговорил отец Игнатий.
— Ну посудите сами, если бы он готов был умереть, разве он выпрыгнул бы с парашютом? — с горечью проговорил Алекс Вернер.
— Я знаю, у кого есть морфий, — вдруг сказала Лиза. Она тут же пожалела о своих словах, но было уже поздно.
Далекое прошлое
Аврора выслушала признание Андрея Карамзина со странной смесью изумления и негодования. Придя домой, больше изумлялась и то и знай пожимала своими изумительными плечами: да неужели этот красивый мужчина возомнил, что для нее еще возможно счастье?!
То и дело приближала к зеркалу свое похудевшее, помрачневшее лицо, всматривалась в свои вдруг оживившиеся глаза, ловила эхо голоса Андрея, все еще звучавшего в памяти: «Люблю вас… люблю вас единственную на свете…»
К утру она до изнеможения влюбилась в Андрея Карамзина. Однако еще два месяца мучила его отказами: не из кокетства, а из страха за него же!
В конце концов Аврора дала согласие, и хотя родные Андрея вовсе не в восторге были от этой женитьбы, поделать они ничего не могли. А Аврора была сама себе хозяйка. Себе — и своему счастью, которое состояло в Андрее Карамзине.
Фамилию, кстати, Аврора после венчания с Андреем не изменила и во всех официальных бумагах подписывалась длинно: «Аврора Демидова-Карамзина, урожденная Шернваль», поясняя: «Я горжусь фамилиями, которые ношу!»
Почти десятилетие брака пролетело как одно счастливое, безоблачное мгновение. Супруги подолгу жили в Нижнем Тагиле, где Андрей Николаевич позаботился об открытии для рабочих столовых, школ, больниц и даже городской читальни. Именно Карамзин установил на заводах Демидова восьмичасовой рабочий день. Эта новая деятельность интересовала его необычайно, жену он любил… все предрасполагало к долгому и безмятежному частью.
Аврора помнила: никаких подарков.
Никаких именных подарков!
Нижний Новгород, наши дни
Между прочим, и в самом деле — был такой грех… Обычная история, не единожды показанная по телевидению в рекламе средства Calgol. Из стиральной машинки вдруг вылилась на пол вода, а Алёна этого не заметила. Заметить было трудно, потому что она спала. Машинка стирала, а она спала. Каждому свое! На дворе стоял, конечно, белый день, но такое с ней бывало, с нашей писательницей, когда от сидения за компьютером ее внезапно морило и неодолимо клонило в сон. Нужно было прикемарить на каких-нибудь полчасика (на часик, конечно, лучше, да ведь хто, как говорится, дасть?!), чтобы восстановить силы. И вот именно в это время машинка возьми и разразись потопом…