Проклятый подарок Авроры - читать онлайн книгу. Автор: Елена Арсеньева cтр.№ 27

Лиза, которая сатанела даже от одного только намека на неприличные слова, и глазом не моргнула. Частушка была хороша. Нет, ну в самом деле, весьма хороша! Однако на что эта фрау намекает? Как реагировать? Возмущаться, угодливо улыбаться? Опасные разговоры она ведет при незнакомом человеке! Или настолько доверяет отцу Игнатию, что подразумевает: его внучка не может оказаться предательницей? Или все же провокация?

— С другой стороны, надеяться нам, кроме как на немцев, не на кого, — совсем другим тоном, лишенным даже оттенка прежней горечи, проговорила фрау Эмма. — И я прекрасно понимаю, почему вы идете на работу в такое сомнительное заведение, как «Розовая роза», а ваш дед, священник, праведник, не просто не препятствует, но еще и протежирует вам. Вы, конечно, хотите найти себе состоятельного друга, кого-то вроде Алекса Вернера, и заручиться поддержкой значительных лиц, от которых будет зависеть разрешение на эвакуацию, когда до этого дойдет время. Об этом, такое ощущение, мечтают все красивые девушки. Знаете, еще полгода назад, пока еще не существовало «Розовой розы» — а она была открыта не по моей инициативе, ее открыли германские оккупационные власти, чтобы устраивать досуг офицеров, меня просто пригласили ее возглавить, — пояснила фрау Эмма со странной улыбкой, которую вполне можно было бы назвать извиняющейся, — еще полгода назад я зарабатывала себе на жизнь весьма оригинальным способом: гаданием. Моя бабка была гадалкой, и у меня сохранился если не дар, то некие знания. Моими клиентками были отнюдь не бедные русские бабы, разлученные с родней или мужьями и сыновьями, воевавшими на фронте. Моими клиентками были кралечки (я их так называла) германских офицеров. Парадоксально: чем больше девушка пользуется успехом у немцев, тем больше она сама привязывается к какому-нибудь гансу или фрицу, тем бо`льшая тоска у ней по дому и по прошлому. А что не все кралечки только продаются за хлеб и за солдатский суп, это совершенная истина. Цинично продающихся — весьма небольшой процент. И какие бывают крепкие и трогательные романы среди них! Гадать им, конечно, было очень легко. Король, любовь до гроба, скорая встреча, дорога. Это главное. Все они страстно мечтают о дороге. Куда угодно, только бы вырваться отсюда! Потом, когда открылась «Роза», многие пришли ко мне. Почти всех я взяла на работу. Вот так и вы будете искать своего короля.

— Слушайте, — недоверчиво проговорила Лиза, — мне показалось или вы упомянули об эвакуации? Вы в самом деле думаете, что она будет?

— Ни минуты не сомневаюсь, — зло фыркнула фрау Эмма. — Раньше, позже, но немцев выбьют отсюда. Потом откроет военные действия Америка — и все, Гитлер капут. Отсюда валом повалят. Но я в Германию не вернусь. И при большевиках не останусь. Хватит, нажилась у них. Я добыла себе морфий.

— Что? — повторила потрясенная Лиза.

— Морфий. Что, не слышали такого слова? Один из главных алкалоидов опия, содержится в маке снотворном, химическая формула C¹⁷H¹⁹NO³, — усмехнулась фрау Эмма. — Безболезненная, прекрасная смерть. Немедленно по приходе красных отравлюсь. И это не красивые слова. Я ждала гитлеровцев, как ждут спасения умирающие. Ладно, я готова терпеть, что они не такие, как мне мечталось, я готова жить, зная, что в любое время дня и ночи военные патрули могут ввалиться к тебе в комнату и проверить, нет ли у тебя в кровати немецкого солдата, а под кроватью — большевистского шпиона. Это война. Но полного и окончательного крушения надежд, советского, большевистского зверства над собой я просто не переживу. И даже переживать не собираюсь. Морфий хранится в туалетном столике рядом с моей кроватью. Только руку протяни! Сказать правду, такое ощущение меня иногда одолевает… А впрочем, я шучу. Это моя последняя шлюпка при кораблекрушении! Ну вот, мы приехали. Это управа, а вон тот обер-лейтенант на ступеньках — это, если мне не изменяет зрение, ваш Алекс Вернер.

Лиза смотрела на улыбчивого лощеного офицера со странным выражением. Он и раньше вызывал у нее неприязнь, а уж после того, как фрау Эмма чуть ли не записала ее в кралечки Алекса, на него и вовсе смотреть не было охоты.

Как хорошо, что с ней не поехал отец Игнатий! Алекс непременно насторожился бы, да что — их встреча была бы просто катастрофой!

Вскоре Лиза, к изумлению своему, обнаружила, что это нежелание смотреть друг на друга было взаимным. Вернер открыл дверцу «Опеля» перед фрау Эммой, а Лизе пришлось выбираться самостоятельно. Фрау Эмма воспринимала его галантность как нечто само собой разумеющееся, с элегантной, насмешливой небрежностью. Они пошли вперед, превесело болтая на немецком, который оказался для Лизы слишком уж быстрым. Впрочем, она и не вслушивалась, а просто изумлялась тому, что Вернер едва поздоровался с ней. Она значила для него не больше, чем горничная фрау Эммы. До встречи с той «овчаркой» он был совсем другим! Тогда, на острове, да и потом, когда вез ее в город…

«Господи! — вдруг спохватилась Лиза. — Да я что, спятила?! Я что, ревную фашиста к фашистке?! К старухе?!» И она вспомнила, как Петрусь хмыкнул, когда она назвала Эмму глухой и слепой старухой… Итак, фрау Эмма относилась к тому странному разряду немолодых женщин, которых терпеть не могут и молодые, и старые — именно из-за того, что те никак не могут постареть. Точно такой же была и мама. Все Лизины кавалеры немедленно начинали сходить с ума по ее маме. Лизу это ничуть не огорчало, а только смешило, потому что не было у нее в жизни ни единого кавалера, которым стоило бы дорожить. К тому же мама обещала, что и сама Лиза когда-нибудь станет таким же «неувядающим цветком», как она это называла.

Чуть ли не впервые воспоминание о маме не вызвало приступа горя. Сейчас, при взгляде на Алекса, Лизе стало просто смешно.

Ну и хорошо, ну и отлично, ну просто замечательно, что Алекс — такая мягкая глина в руках фрау Эммы! Его любезность распространилась до того, что он пошел с женщинами в кабинет, где вел прием чиновник фольксдойче (длинная очередь проводила их взглядами, полными покорной ненависти), ведающий оформлением аусвайсов. Дальнейшее происходило со сказочной скоростью: фотография, заполнение куцей анкеты и так далее. Лиза старалась писать так же, как Лизочка: текст песни про юность, которая прошла голубыми туманами, пронеслась и скрылась, как лихой, буйный шквал, так и стоял перед ее глазами — это был единственный образчик почерка Лизочки. Впрочем, вряд ли кто-то взялся бы сличать почерк на старой и новой анкете: чиновник посетовал, что эти анкеты никто не хранил, они уничтожались через три месяца после выдачи аусвайса, иначе немцы потонули бы в бумагах, и даже при всей склонности этой нации к образцовому орднунгу они не доходили до такой степени бюрократичности. Вот и слава богу, подумала Лиза, ведь на старой анкете была бы фотография настоящей Елизаветы Петропавловской!

За готовым аусвайсом следовало явиться уже завтра.

— Ну, тут вы обойдетесь, наверное, без меня, — сказал Вернер, наконец-то удостоив Лизу приветливой улыбкой. — Я спешу. Но имейте в виду, я приду в «Rosige Rose» в ваш дебютный вечер. Просто чтобы сразу дать понять господам офицерам, что им на вашу благосклонность не следует рассчитывать, ведь, как выразились бы французы, вы ангажированы! И прошу вас отныне, фрейлейн Лиза, называть меня просто Алекс. Прощайте, дамы.