Проклятый подарок Авроры - читать онлайн книгу. Автор: Елена Арсеньева cтр.№ 17

— Да о том, что я эту вашу барышню вчера видела! И подругу, наверное, тоже… вроде бы там были две девушки, только я на вторую внимания не обратила, а эту заметила, потому что она, во‑первых, рыженькая, а во‑вторых, на меня поглядывала, как на знакомую. Слушайте, слушайте, Марина! Когда пропали ваши девчонки?

— Да вчера в полдень примерно наш водитель оставил их на площади Горького.

— Ну точно! Я их видела в начале первого, — кивнула Алёна. — Именно на площади Горького, около магазина «Поларис». Ваши девочки садились в серый «Ниссан».

— В серый «Ниссан»? — нахмурилась Марина. — Получается что? Они остановили попутку, и этот чертов «Ниссан» завез их невесть куда?!

— Ну, — осторожно сказала Алёна, — очень может быть, что так и есть.

— Погодите! — всплеснула руками Марина. — Выходит, вы их последней видели?! А номер, номер этого «Ниссана»? Номер у него какой?!

— О господи… — пробормотала покаянно Алёна. — На номер-то я и не посмотрела, вот балда. То есть даже не обратила внимания.

— Алёна, Алёна! — в отчаянии почти закричала Марина. — Да напрягитесь же! Вы же детективы пишете, вы же должны… вы не можете не понимать… вам, может, только кажется, что ничего не заметили, а если порыться в памяти, то, может, и вспомните!

— Нельзя вспомнить то, чего не знаешь, как одна моя подруга говорила, — огорченно сказала Алёна, тем не менее добросовестно обшаривая все закоулки своей довольно-таки дырявой памяти. — Все, что помню, — это «Ниссан»… я почему-то про Чапека стала думать, а про девушек забыла.

— Чапек-то здесь при чем? — в сердцах просила Марина. — Нашли о чем думать в такой момент! Я его вообще терпеть не могу.

— Ну я же не знала, что момент будет такой, — оправдывалась Алёна. — Чапека я тоже не сильно люблю, кроме того его рассказа такого полудетективного… — И она вдруг замерла, уставилась на Марину, вскрикнула: — Вспомнила! Вспомнила, почему я про Чапека подумала! Помните, у него есть рассказ про поэтические ассоциации? Ну, там какой-то поэт видит машину, сбившую нищенку, и восстанавливает ее номер с помощью метафор… Двойки он сравнивает с шеями лебедей, что-то там еще было, не припомню уж, но точно знаю, почему я про Чапека подумала! Потому что в номере того «Ниссана» было две шеи лебедя! В смысле, две двойки!

— Так, — сказала Марина, и ее щеки загорелись от волнения. — Ну, теперь они у меня попляшут. Теперь пусть попробуют не принять мер! Я их со свету сживу!

И она сделала своими изящными руками, пальцы которых были унизаны перстнями один другого краше, такой жест, как если бы кому-то немилосердно скручивала шею.

— Марина, а «они», о которых вы так сурово говорите, — осторожно поинтересовалась Алёна, — это кто?

— Да эти… — Марина выразилась весьма энергично, — из полиции!

Немедленно выяснилось, что Марина, обеспокоенная судьбой девушек, уже пыталась заявить об их исчезновении, однако заявления у нее не приняли, ответив, что предпринимают такие действия лишь по просьбам близких родственников, это раз, второе, девушки уже совершеннолетние и мало ли какие у них могут быть потребности («Потребности, они так и сказали!» — с отвращением повторила Марина), поэтому фактом пропажи начинает считаться трехдневное отсутствие человека. А прошли всего лишь сутки.

Марина немедленно набрала номер и сообщила сведения о «Ниссане» и двух двойках в его номере.

Некоторое время она слушала ответ. Потом лицо ее исказилось бессильной яростью и, рявкнув: «Я больше не могу этого слушать! Вы не соображаете, что говорите!» — она шваркнула трубку на рычаг.

Алёна вздохнула и с жалостью взглянула на свою взбешенную приятельницу. Нетрудно было угадать, что ей сказали. Какую-нибудь гадость насчет девушек, которые небось поехали кататься со своими любовниками…

— Что, опять посоветовали ждать трое суток? — невесело усмехнулась она.

Марина снова выразилась весьма энергично, Алёна даже поежилась, поскольку к инвективной лексике относилась резко отрицательно. С другой стороны, такая уж была ситуация инвективная, что без соответствующей лексики просто не обойдешься.

— Ничего я не собираюсь ждать! — бушевала Марина. — Я знаю Катьку, она не способна загулять, и даже если загуляла бы, позвонила бы, предупредила! Она же знает, что нам послезавтра номер сдавать, она бы… — Она даже поперхнулась от гнева и воскликнула: — Немедленно поеду к начальнику этого отделения. Они у меня все попляшут!

Марина бросилась к вешалке и уже сорвала с нее плащ, когда Алена сказала:

— Погодите-ка. Есть один человек… Не хотела я его дергать, но раз такая история…

И она, достав мобильный телефон, вызвала номер, который в ее записной книжке был зашифрован как «МЛИн».

Мезенск, 1942 год

Притворив за собой дверь, Лиза постояла в прихожей, не решаясь войти в «свою» квартиру. Из прихожей вел коридор, по обе стороны которого были комнаты: две слева и две справа. Хотя нет, одна из комнат справа — это кухня.

Наконец она заставила себя войти. Боже ты мой, до чего убогая обстановка! А вот странность — прекрасные иконы — правда, без окладов, которые, очень может быть, блистали златом-серебром, — но до чего великолепное письмо! Вот этот Спас Нерукотворный… какие мучительные, страдающие, живые глаза!

Хорошо, что не придется жить в этой квартире. Под взором этих глаз начинаешь чувствовать себя просто-таки обязанной взойти на Голгофу.

Лиза прошла дальше, разглядывая громоздкий дубовый шкаф, продавленный и потертый до белизны коричневый кожаный диван, изящно расшитые накидки, салфетки. На полках много книг на церковнославянском языке. Неужели здесь жил священник? Лиза не утерпела — полюбопытствовала. Некоторые книги были подписаны: «Собранiе отца Игнатiя Петропавловскаго».

На тумбочке стоял патефон, рядом — стопка пластинок. Интересно, что на них, гимны православные, что ли? Нет, вполне светская, даже более чем светская музыка, в основном это были румынские пластинки, контрабандные, конечно: Вертинский, несколько дисков Петра Лещенко, а вот и советская пластинка Апрелевского московского завода — джаз Утесова. Ого, смело — держать песню из кинофильма «Веселые ребята» на виду! А впрочем, может быть, гитлеровцам нет дела до такой ерунды, как джазовая музыка, это ж не «Вставай, страна огромная!», в конце концов.

Лиза осторожно потянула пластинку из конверта, и на пол выпал клетчатый листок, исписанный старательным круглым почерком:

Это была старая песня, Лиза ее знала и любила. Кому же она нравилась до такой степени, что человек записал ее слова на листок и хранил, хотя это было опасно? Почерк вроде бы женский. Слова записала ее тезка? Лиза Петропавловская?