Заложники Петра I и Карла XII. Повседневный быт пленных во время Северной войны - читать онлайн книгу. Автор: Галина Шебалдина cтр.№ 30

Проживание в столичных городах обходилось очень недешево. Сами пленники записали в дневниках, что в это время квартира в столице стоила от 60 копеек до 1 рубля в месяц, на питание уходило 3—4 копейки ежедневно, а ведь нужно было еще покупать одежду, лекарства и прочие необходимые вещи. Плачевное состояние находившихся долгие месяцы в Москве и Санкт-Петербурге каролинов могли наблюдать многие иностранцы. Камер-юнкер Ф. Берхгольц записал в дневнике: «Все они… в таком бедственном состоянии, что и сказать нельзя… Бедные старые офицеры, которые оказали столько услуг отечеству и расстроили свое здоровье, с трудом пришедшие сюда из отдаленных губерний, как-то: Астрахани, Сибири и т. д., и истратив по пути все, что еще имели, должны ждать еще несколько недель, даже, может быть, несколько месяцев, для получения нужных им паспортов, — и все только от того, что некому об них заботиться… их скорее можно принять за нищих, чем за офицеров».

Пытаясь каким-нибудь образом улучшить ситуацию, Королевский совет даже хотел изъять необходимую сумму из компенсации, которую Россия должна была выплатить Швеции по условиям Ништадского мира ^[65], но решение так и не было принято. В результате Цедеркрейц и Книперкрона значительно превысили сумму ассигнованных средств, занимая деньги у московских купцов и банкиров. На помощь приходили иностранцы, тот же герцог Голштинский не только раздавал деньги, но и довольно часто приглашал пленных на обеды в свой дом. Даже царь Петр несколько раз выдавал бывшим противникам одежду и небольшие суммы денег.

Русские власти, особенно в первые месяцы после начала выезда пленных, тщательно разбирали «дело» каждого каролина. Особенно их интересовало, менял ли он вероисповедание и поступал ли на русскую службу. Несколько недель чиновники собирали сведения с мест. В конечном итоге после изучения всех выписок принималось решение: отпустить домой или задержать. При благополучном исходе дела бывший пленник получал в полиции паспорт и мог ехать на родину.

Одной из частых причин задержки с отъездом на родину были долги. Но со временем русские власти, столкнувшись с большим количеством должников, которые не могли сию минуту «очиститься», значительно смягчили первоначальную установку. С середины 1722 года на документах все чаще стала появляться резолюция: «Денег не возвращать, отпустить в отечество». Столь же гуманно поступали и шведские власти. И все же появились спорные дела о возврате пленными долгов. Например, ротмистр Курк в 1722 году подал жалобу на имя русского императора, что в 1710 году перед отъездом из Стокгольма в Москву ротмистр Олимпий Толбузин занял у его матери 9 рублей 20 алтын, пообещав, что отдаст деньги ему в Москве, но до сих пор этого не сделал.

Дополнительное внимание властей потребовалось, когда встал вопрос о возвращении пленных, отбывавших наказание за какое-нибудь преступление. Например, ротмистру Г. Стернгофу пришлось оплатить штрафы тех, кто занимался незаконным корчемством. А Томас Книперкрона принял активное участие в судьбе капитана Г.Ф. Гюнтерфельта и фенрика М. Синклера, находившихся в тюрьме за убийство шведского дезертира, поступившего на русскую службу. Дополнительные усилия потребовались и для освобождения русских пленных из шведских тюрем.

Непростым было возвращение каролинов, которые поступили на русскую службу и принесли присягу. Принятый 21 октября 1721 года именной указ обязывал тех, кто поступил на гражданскую или иную службу, «дорабатывать урочные годы». Русские власти были заинтересованы в том, чтобы они оставались в России, что подтверждает царский манифест, появившийся на свет уже в самом конце войны и обещавший им ряд привилегий. Когда же стало понятно, что желающих не так много, как хотелось бы, власти стали искусственно затягивать освобождение этой категории каролинов. В особенно тяжелом положении, как свидетельствуют многочисленные источники, оказались солдаты и офицеры трех немецких драгунских полков, которые сразу после пленения под Переволочной перешли на русскую службу. К описываемому периоду они служили в Астраханском гарнизоне. Пытаясь заручиться поддержкой шведского правительства, их представители 15 июня 1722 года подали через Книперкрону заявление, что «вступили они в русскую службу из-за тяжелой участи и вреда Швеции не нанесли, а в основном воевали с калмыками». После этого последовали многочисленные ходатайства представителей Фельдт-комиссариата и Королевского совета в Сенат и Военную коллегию, но они долгое время не приносили положительных результатов. В конце концов их все же стали отпускать на родину, хотя и очень медленно; к концу 1725 года около 500 драгун ожидали освобождения.

Но особенно много усилий со стороны шведских властей потребовало возвращение военных и гражданских пленных, которые были в частном владении, а таких было довольно много. Несмотря на то что в дополнениях к Ништадтскому миру было приказано под угрозой штрафа отпускать военнопленных, их владельцы явно не торопились этого делать. Потребовались новые распоряжения. Одним из первых был сенатский указ от 11 февраля 1723 года «Об отправке в Швецию пленников, живших у помещиков». Появлению этого документа предшествовали неоднократные жалобы барона Г. Цедеркрейца на то, что некоторые помещики, пытаясь оставить пленных у себя, подвергали их насильственному крещению «уже после заключения мира». Шведские пленные, к слову, были практически в каждой дворянской семье, в том числе у высшей аристократии. Примеры говорят сами за себя. Князь Меншиков отобрал паспорта у семерых музыкантов, находившихся у него «в партикулярной службе», дворянин Синявин отпустил две семьи, «а денег и писем в дорогу не дал». Граф Апраксин «приказал 40 человек гнать 700 (!) верст и стегать кнутом». Нарушения были настолько очевидными, что грозили вызвать неудовольствие в Швеции.

Пытаясь разрядить обстановку, русские власти 6 марта 1723 года ужесточили ответственность частных лиц за утаивание каролинов — «некрещеных отпускать под угрозой потери движимого и недвижимого имущества». Но и эта мера не оказала заметного влияния, о чем сообщалось в мемориале шведских представителей от 25 апреля этого же года. Рассмотрев это заявление, Сенат принял решение о проведении тщательного расследования, которое, впрочем, принесло мало результатов: большинству помещиков удалось доказать, что пленные давно приняли православие и живут у них добровольно.

Посол в Стокгольме М.П. Бестужев-Рюмин 18 ноября написал в Санкт-Петербург, что шведские министры проявляют недовольство по поводу неудовлетворительной деятельности русских властей по освобождению военнопленных. Сенат и сам Петр отнеслись к этому известию очень серьезно, и 20 января 1724 года вышел указ Его Императорского Величества об освобождении всех категорий пленных, кроме тех, кто находился на службе. Данное распоряжение не касалось перешедших в православную веру пленных, если не было доказано, что они были принуждены к этому силой и уже после подписания мирного договора.

Не исчезали проблемы у пленных и после возвращения на родину. Первое и главное, что их интересовало, — это скорейшее получение жалованья, которое им не доплатили во время их пребывания на чужбине. Просили они и о выдаче определенной компенсации «за полонное терпение». А купцы просили хотя бы частично возместить понесенные убытки, которые, как правило, были результатом конфискации их имущества. Потери их могли быть довольно большими, о чем, например, свидетельствует прошение от новгородского посадского человека Елисея Федорова, у которого были изъяты в шведскую казну личные иконы и товары. Среди них были иконы и меха, железо в прутьях и слитках, холсты и шубы, хрустальная и медная посуда и даже лимоны. Всего на сумму 4157 рублей 4 алтын 2 деньги».