Падение Римской империи - читать онлайн книгу. Автор: Питер Хизер cтр.№ 42

Однако если читать «Кодекс Феодосия» между строк (это касается и церемонии, и самого содержания), то это раскроет перед нами самую суть политических ограничений в рамках позднеримской государственной структуры. Одно из таких ограничений, имеющееся в латинском тексте восклицаний, пропадает в переводе на английский, так как этот язык не знает различий форм «ты» и «вы» и они сливаются в «you». Все восклицания были обращены и к императору Феодосию II, правившему на Востоке, и к его младшему двоюродному брату Валентиниану III, правившему на Западе. Оба принадлежали к династии Феодосия, и первое появление «Кодекса» на Востоке в 437 г. было тщательно приурочено к династическому браку Валентиниана и дочери Феодосия Евдокии, соединившему две ветви рода. Брак и свод законов одновременно выдвигали на первый план единство римского мира, где императоры на Востоке и на Западе правят в полной гармонии между собой. Однако, как следует из его названия, на самом деле вся сложная работа по подготовке «Кодекса Феодосия» выпала на долю специальных уполномоченных в Константинополе, назначенных Феодосием . И тот факт, что Феодосий играл здесь главную роль, подчеркивает главную проблему, связанную со структурой власти в поздней империи. По причинам, обсуждавшимся в главе I, аппарат управления следовало разделить. Гармония между соправителями была возможной в том случае, если господство одного являлось столь прочным, что никто не мог бросить ему вызов. Отношения между Феодосием и Валентинианом, сложившиеся на этой основе, были достаточно благополучны, как и в случае с Константином и разными его сыновьями между 310-ми и 330-ми гг. Но для того чтобы нормально функционировать, империя нуждалась в кормчих, обладавших более или менее равной властью. Длительное время существовавшее неравенство, вероятно, основывалось на неравноправии в вопросах распределения ключевых должностей — финансовых и военных, а если подчиненность одного императора другому была слишком очевидна, то игравшие значительную политическую роль фракции вполне могли ему предложить скорректировать баланс, или, что хуже, вдохновить на действия узурпатора. Эта модель стала источником неприятностей, например, для Констанция II, когда тот пытался разделить власть с Галлом и Юлианом в 350-х гг.

Добиться положения, когда обладавшие равной властью императоры осуществляют гармоничные действия, было исключительно трудно, и наступало оно крайне редко. Через 10 лет после 364 г. братья Валентиниан I и Валент достигли его; то же можно сказать о Диоклетиане, правившем вначале с одним императором с 286 г., а затем, с 293 по 305 г. — с тремя (так называемая тетрархия Диоклетиана).

Но ни один из этих союзов не обеспечил длительного периода стабильности, и успеха не гарантировало даже разделение власти между братьями; Когда встал вопрос о престолонаследии, соперничество между сыновьями Константина I продолжилось вплоть до того, что Константин II скончался во время предпринятого им вторжения на территорию Констанца, его младшего брата. Подобным же образом тетрархия Диоклетиана функционировала вполне успешно, пока тот был у кормила власти, но после его отречения в 305 г. распалась, и начались раздоры и гражданская война, закончившаяся лишь поражением Лициния, которое ему нанес Константин в 324 г.

В сущности, организация центральной власти представляла собой неразрешимую дилемму в позднеримский период. Для разделения этой власти имелись насущные административные и экономические причины: если это не сделать, то следовала узурпация и часто — гражданская война. Разделить же ее так, чтобы не развязать войну между соперниками, было, однако, исключительно сложно. И даже если удавалось разрешить проблему для одного поколения, то сделать так, чтобы потомки унаследовали эту гармонию, было совершенно невозможно, так как у них уже отсутствовала привычка к взаимному доверию и уважению, вызвавшим к жизни исходное соглашение. Вследствие этого каждое поколение заново, «экспромтом» организовывало разделение власти даже в тех случаях, когда трон передавался по наследству членам той же династии. Это не являлось «системой», и в любом случае, разделена была власть или нет, периодически неизбежно вспыхивала гражданская война. Нужно подчеркнуть, что войны не являлись результатом неудач, постигших тех или иных императоров, хотя паранойя Констанция II, к примеру, несомненно, способствовала обострению ситуации. По сути своей они, войны, отражали тот факт, что имелось такое количество политических аспектов, которые было необходимо учитывать (например, множество заинтересованных землевладельцев на весьма расширившейся территории поздней империи), что по сравнению с прежним, основанным на завоеваниях, Римским государством, где политикой занимался только римский сенат, стабильности было достичь значительно труднее.

Далее, во многих отношениях периодические конфликты, раздиравшие верхи, были ценой за успех, достигнутый империей в вопросе интеграции элит на всей ее гигантской территории. Правильнее, однако, будет оценивать данное явление как ограничение, а не как серьезное нарушение: оно не могло поколебать основы жизни империи. Это обстоятельство стало неотъемлемой частью жизни государства; оно задавало своеобразный ритм шедшим в нем политическим процессам. Периоды политической стабильности, как правило, перемежались эпизодами конфликтов, прежде чем устанавливался новый режим, эффективно удовлетворяющий весьма широкому кругу интересов. Иногда конфликты носили краткосрочный характер, иногда затягивались, как в случае падения тетрархии, когда для того, чтобы власть в конце концов перешла к потомкам Константина, потребовалось два десятилетия. Но гражданские войны IV в. не понизили стойкость империи, скажем, перед лицом персидской угрозы. Действительно, в то время стремление разделить власть в империи привело к лучшему исходу, нежели отказ от этого в середине III в., когда двадцать законных императоров и полчище узурпаторов поочередно удерживали власть не более двух лет каждый.

Второе значительное ограничение власти в римском мире выясняется при более тщательном рассмотрении церемониальных приветствий сенаторов по поводу «Кодекса Феодосия». Даже если неравное количество повторов дает основание предположить, что энтузиазм сенаторов покидал их время от времени, специфика их замечаний, относящихся непосредственно к кодексу, означает, что восклицания каждого тщательно записывались. Ближайшая к нашему времени аналогия с подобной традицией общественных церемоний — это процедура проведения ежегодных съездов Коммунистической партии Советского Союза в период до 1989 г. Среди прочих вещей они включали заранее подготовленные аплодисменты, адресованные всеми собравшимися друг другу и имевшие целью поздравить друг друга, звучавшие в конце обращения Генерального секретаря. Аудитория шумно выражала свое одобрение, а затем оратор вставал и хлопал в ответ, по-видимому, поздравляя слушателей с тем, что они продемонстрировали блестящие умственные способности, осознав колоссальное значение всего того, что он только что сказал. В случае с «Кодексом Феодосия» римский сенат следовал куда более претенциозному сценарию, но подразумевалось тоже самое. И в том и в другом случае общественные церемонии совершались на высшем уровне в честь заявленного идеологического единства; они основывались на претензии государства на совершенство, коренящееся в специфике структур (здесь имелись в виду структуры юридические). Общественная жизнь в тогдашнем Риме, как я попытаюсь доказать, более всего понятна, если представить империю как однопартийное государство, где лояльность системе впитывалась с молоком матери и усиливалась за счет регулярно представлявшихся возможностей выказать ее. Однако существуют и различия, которые следует подчеркнуть. В отличие от Советского государства, просуществовавшего всего около 70 лет и столкнувшегося с серьезным соперничеством с тоталитарными и нетоталитарными странами, Римское государство продержалось 500 лет и по большей части действовало в условиях полного отсутствия соперников. От рождения до смерти человека ощущение превосходства Рима напоминало о себе, с какими бы аспектами общественной жизни он ни сталкивался.