Падение Римской империи - читать онлайн книгу. Автор: Питер Хизер cтр.№ 41

Что действительно показывает распространение христианства — так это то, что (как и в случае с разросшейся в эпоху поздней империи бюрократией) центральная власть ни в коей мере не утратила способности «строить в шеренгу» местную элиту. Как подчеркивается во многих недавних работах, посвященных распространению христианства, религиозная революция осуществлялась скорее благодаря «просачиванию», нежели открытой конфронтации. Вплоть до конца IV в., когда с момента объявления Константином о переходе в новую веру прошло уже семьдесят лет, именно понимание того, что император может оказать большее благоволение христианину, а не язычнику, при назначении на ту или иную должность, способствовало распространению новой религии среди высших слоев римского общества. Все христианские императоры сталкивались с интенсивным лоббированием со стороны епископов и время от времени все издавали самые высокохристианские возгласы. Кроме того, они действительно рано запретили кровавые жертвоприношения, вызывавшие особое осуждение у христиан. Однако другие языческие культовые обычаи разрешались, и механизм, который позволил бы принудительно ввести христианство на местном уровне, у императорской власти отсутствовал. Это означало, что, как и во всем, что не касалось налогообложения, реальное положение вещей определялось волеизъявлением граждан. Там, где подавляющее большинство тех, чьи взгляды имели решающее значение, было (или постепенно становилось) христианским, языческие храмы закрывались и иногда разбирались. Там, где ядро оставалось верным старым культам, религиозная жизнь во многом текла по-старому, и императоры вполне охотно разрешали, чтобы это разнообразие существовало. Лишь когда, так сказать, критическая масса (состоявшая из тех, чьи голоса имели важное значение на местах при принятии решений) уже была христианизирована, императоры могли без серьезных опасений принимать более решительные меры по насаждению христианства. Это произошло к концу века; к этому времени успело смениться три поколения императоров, поддерживавших новую религию .

Таким образом, в империи центр по-прежнему представлял собой достаточную идеологическую силу и обладал властью, позволявшей более или менее непрерывной череде христианских властителей, правивших тремя-четырьмя поколениями подданных, добиваться того, чтобы мнения на местах соответствовали требованиям новой идеологии (Юлиан Отступник правил империей как язычник менее двух лет). На мой взгляд, здесь наблюдается та же динамика, что и в более раннем процессе романизации. Государство было не в состоянии попросту навязывать местной элите свою идеологию, но если оно постоянно делало принадлежность христианству условием продвижения по службе, землевладельцы откликались на это требование. В IV в. с течением времени для того, чтобы добиться успеха, все важнее становилось быть «римлянином и христианином» (а не «иметь виллу и жилье в городе», как раньше), и лидеры общественного мнения в Риме, как на местах, так и в центре, постепенно адаптировались к новой реальности. Как и в случае с экспансией бюрократии, центр успешно использовал новые механизмы, дабы сфокусировать на себе внимание и усилия землевладельческого слоя.

Налоги выплачивались, элита участвовала в общественной жизни, и новая религия оказалась весьма успешно включена в структуры поздней империи. Не являясь предвестием катастрофы, и христианизация, и экспансия бюрократии продемонстрировали, что центр империи по-прежнему в состоянии оказывать мощное влияние на предпочтения в сфере религии и на привычки провинциалов. Влияние это осуществлялось скорее с помощью убеждения, нежели принуждения, но так было всегда. Те же самые типы связей, что и прежде — пусть пересмотренные, продолжали соединять центр и удаленные от него области между собой.

Первое впечатление, порождаемое государственными церемониями Рима наподобие той, которая была проведена при представлении «Кодекса Феодосия» римскому сенату, — это впечатление ошеломляющего могущества. С государственной машиной, способной заставить собрание богатейших землевладельцев страны участвовать в подобном представлении с синхронными выкриками, шутки были плохи. Но имеются и другие аспекты церемонии по поводу «Кодекса Феодосия», а также принятия этого свода законов, которые позволяют бросить взгляд на совсем иные аспекты жизни государства — на сей раз на политические ограничения, лежавшие в самом сердце имперской структуры Рима, несмотря на всю ее долговечность и жизнестойкость.

После восторженного приветствия собравшиеся отцы Рима перешли к делам насущным:

«Благодарим Тебя за Твое распоряжение!» (повторено 23 раза)

«Ты устранил двусмысленности в постановлениях (constitutiones) , действующих в империи» (23 раза)

«О, сколь мудр план благочестивого императора!» (26 раз)

«О, сколь предусмотрителен ты в отношении тяжб! Ты оплот общественного порядка!» (25 раз)

«Да будет снято множество копий «Кодекса», дабы они хранились в правительственных учреждениях!» (10 раз)

«Да хранятся они, скрепленные печатью, в государственных управлениях!» (20 раз)

«Дабы установленные законы не искажались, пусть копии будут сделаны во множестве!» (25 раз)

«Дабы установленные законы не искажались, пусть копии будут сделаны с точностью до буквы!» (18 раз)

«Пусть в этой копии, которая будет сделана чиновниками, не будет прибавлено никаких примечаний к законам!» (12 раз)

«Мы просим, чтобы копии, которые будут храниться в управлении императора, были выполнены за общественный счет!» (16 раз)

«Мы просим, чтобы в ответ на просьбы не публиковались никакие законы!» (21 раз)

«[Ибо] все права землевладельцев придут в беспорядок в результате подобных тайных действий» (17 раз).

Церемония, посвященная представлению нового свода законов, являлась в Римской империи событием величайшей важности. Мы уже видели, какую роль образование и самоуправление играли в традиционном восприятии римлянами самих себя. Для римского общества в целом право, выраженное в законодательных актах, обладало столь же важным значением. Опять-таки с «римской» точки зрения существование права сделало римское общество наилучшим из всех возможных орудий для того, чтобы руководить всем человечеством. Прежде всего писаный закон избавил людей от страха перед произволом со стороны власть имущих (латинское слово, означающее свободу — libertas, — в техническом смысле означает свободу в рамках закона). Закон позволял спорить об их достоинствах, могущественные лица не могли силой брать верх над прочими. Христианство же просто усилило идеологическое значение, приписываемое подобному законодательству. Ибо если христиане-интеллектуалы на правах элиты могли критиковать с точки зрения морали воспитание, даваемое грамматиками, и выдвигать тип необразованного Божьего человека в качестве альтернативного символа добродетели, то закон был недоступен для такого рода критики. Он защищал каждого вне зависимости от социального положения, которое тот занимал. Закон также играл унифицирующую роль в культуре, так как Господень закон, будь то Моисеев закон и Десять заповедей или же новое, несущее жизнь учение Христа, являлся центральным для иудейско-христианской традиции. С точки зрения идеологии, следовательно, легко представить всеобъемлющее римское право (противопоставив его элитарной книжной культуре) как основу для претензий новой, христианской, империи на роль хранительницы установленного Богом общественного порядка .