История ислама. Исламская цивилизация от рождения до наших дней - читать онлайн книгу. Автор: Маршалл Ходжсон cтр.№ 465

После смерти Аурангзеба во фракционную борьбу при дворе вмешались индуистские войска маратхов, поднявшие бунт еще при жизни императора и подорвавшие его власть. К 1720 году их политическое движение практически получило официальное признание. Постепенно маратхи установили системную власть во всех центральных индийских землях и в итоге к середине XVIII века могли соперничать с самими Тимуридами. Но со временем власть Дели ослабла, особенно после того как в 1739 году иранский правитель Надир-шах разграбил город и опустошил царскую казну. В итоге маратхи уже не могли представлять центральную власть, более того, на севере и юге Индии у них появились конкуренты. На юге действия маратхов резко ограничивал губернатор Низам-аль-Мульк, правивший в Деккане со столицей в Хайдарабаде и поддерживавший индо-тимуридскую систему. Еще дальше на юг успешное сопротивление оказывало мощное индуистское государство Майсур, возглавляемое мусульманским полководцем, который вскоре стал там правителем.

На севере маратхи столкнулись не только с местными вооруженными силами, возникшими из остатков империи, но и с новыми амбициозными движениями, два из которых уходили корнями в местную историю. Например, сикхи существовали в Пенджабе со времен реформ Акбара, а при правлении Аурангзеба начали борьбу с мусульманскими властями. В бедствиях империи они увидели шанс восстановить свое господство в Педжабе. В результате они создали конфедерацию, которая контролировала почти весь Пенджаб.

В то же время на северо-западе в горах афганские племена получили определенное политическое признание и независимость. Они боролись за эти права еще со времен свержения Сефевидов в 1722 году. Благодаря замешательству иранцев после смерти Надира-шаха независимость афганцев укрепилась еще больше. Они посылают лучших воинов в долину Северной Индии, чтобы установить там власть мусульман. Тем не менее в 1761 году маратхи переживали эпоху расцвета: под предводительством командования, находившегося на западе в горах Махараштра, они занимают Махараштру, Гуджарат, Малву и все прилежащие земли, включая Дели, где тимуридский монарх оказался под их покровительством. С остальных земель маратхи собирали фиксированный налог. Они провозглашают своей целью восстановление Тимуридской империи под их покровительством. В то же время местные мусульманские правительства на севере объединяются с афганским правителем Кабула, Абдали. Ему удается временно подавить сопротивление сикхов в Пенджабе и победить маратхов при Панипате. Однако вскоре афганцы столкнулись с политическими осложнениями, сикхи восстановили свою независимость, а мусульманские власти оказались втянуты в междоусобицы. В рядах маратхов тоже намечался разлад, и генералы отказывались сотрудничать друг с другом. В результате каждый из них охранял только свою территорию, и в Индии сложилась очень сложная политическая ситуация.

Можно предположить, что афганцы, маратхи и другие армии XVIII века обязаны своим появлением новому огнестрельному оружию. Современные военные технологии позволяли маленьким союзам получить преимущество перед центром: пехота, оснащенная ружьями и мушкетами, была более маневренной и с легкостью обходила тяжелую полевую артиллерию, от которой зависели крупные империи.

В подобных политических условиях неудовлетворенность мусульман ролью ислама в Индии приняла критический оборот. Исламская традиция всегда была тесно связана с ирано-семитской традицией региона между Нилом и Амударьей. Даже в XVI–XVII веках иранская культура все еще пользовалась уважением. Однако мусульмане из удаленных районов чувствовали себя вполне комфортно со своими местными традициями. Хотя в XVIII веке в Индии зарождается новая тенденция, которая разовьется со временем, мусульмане начинают ощущать неловкость от своего присутствия в Индии, они видят в этой стране угрозу своей религии.

Результатом этого беспокойства стал целый ряд непредвиденных событий. Во-первых, исламский мир еще никогда настолько резко не отказывался от международных связей. В отличие от большинства регионов, принявших ислам, Индия являлась центром культуры, которая достойно соперничала с ирано-семитскими традициями. В этом смысле можно провести параллель между индийским и европейским развитием. Заметим, что между этими регионами есть немало других сходств. Индия была практически полностью завоевана, и те острова индийской культуры, которые не попали под мусульманскую гегемонию (в основном долины Индии и Китая), не воспринимали и западные тенденции Европы. Представители санскритской традиции не стали обращаться к новым течениям, как, например, восточные европейцы, а вместо этого признали мусульманское лидерство и предложили им сотрудничество.

Возможно, эта опасность не ощущалась бы мусульманами, если бы их присутствие в регионе не было настолько противоречивым. В отличие от Анатолии после завоевания Индии не последовало массовой иммиграции из мусульманских земель. Более того, коренное население не обращалось в ислам, как на Балканах, а гордо сохраняло унаследованные традиции. В результате мусульмане центральных регионов Северной Индии впадали в социальные крайности: высокочтимую культурную и политическую элиту составляли семьи, иммигрировавшие из Ирана и Турана, которые сохранили память традиций. Остальное мусульманское население составляли местные обделенные группы, например касты, не признанные индуистами. И они тоже помнили о своей истории. Урожденные индийские мусульмане, даже имевшие иностранные корни, сравнивались с коренными индийскими лошадьми, которые всегда считались на порядок ниже, чем привозные. С восстановлением немусульманской власти привычное превосходство мусульман постепенно стало исчезать.

Впоследствии в период расцвета ислама, когда представители санскритской традиции свыклись с индо-исламской культурой, а суфии адаптировали под себя элементы санскрита, многие мусульмане почувствовали угрозу для своего самоопределения. Те мусульмане, у которых сохранились неприятные ассоциации с индуистским прошлым, настаивали на исключительности ислама: обращение было для них в некотором роде способом сбежать из Индии. Мусульмане, которые гордились своим иностранным происхождением, с тревогой наблюдали, как ислам превращался в одну из индийских каст, для которой международные связи не имели никакого значения. Для многих из них ирано-семитская культура ассоциировалась с общим исламским наследием и была так же важна, как и приверженность центральным религиозным постановлениям ислама. Когда мусульмане увидели, что ислам уже не ассоциируется с властью, их срытые страхи сразу дали о себе знать. Индия могла превратиться для них во врага, от которого они должны оберегать свою религию. Мусульмане были убеждены, что Индию нужно подчинить любым способом, даже если придется обратиться к варварским народам с Иранского нагорья.

Подобная реакция на политический мусульманский кризис нашла свое отражение в работах суфийского ученого Шаха Валиаллы. Несмотря на то что некоторое время он не жил при дворе, этот мыслитель пользовался огромным уважением. Шах Валиалла скептически относился к придворному универсализму и активно выступал за сохранение целостности шариатского ислама. В этих целях он возродил оппозиционную традицию Ахмеда Сирхинди, осуждавшего религиозный универсализм Акбара. Однако в отличие от Сирхинди, конфликтовавшего с обществом, Валиалла выступал за всеобщее мусульманское единение. Он старался привести все исламские течения к гармонии. В частности, он полагал, что, хотя Сирхинди ревностно утверждал трансцендентность Бога в противовес Йбн-аль-Араои, равно как и универсалистской тенденции к смягчению шариата, его мистическая система в действительности гармонирует с истинным пониманием Ибн-аль-Араои и его традиции. Я считаю, что, опираясь на концепцию Ибн-аль-Араби о возможности каждого человека найти в себе божественную любовь, Валиалла старался связать вселенский потенциал с позитивной работой каждого мусульманина в мире, а следовательно, с деятельностью шариатского сообщества.