Тем не менее, поскольку дети находились совсем в юном возрасте, Клеопатру назначили регентшей и провозгласили Клеопатрой Теей Неотерой Филопатром Филопстрис — Новой Теей, Любящей отца и Любящей отечество, правительницей Египта, Кипра, Ливии и Килисирии. В то же время на монетах, выпущенных четой, была сделана надпись на латыни «Cleopatrae reginae regum filiorum regum» — «Клеопатра, царица царей, и ее сыновья, также цари».
И наконец очередь пришла ее старшего сына, соправителя Цезариона, державшего символы фараоновской власти — бич и посох — и облаченного в одежды из лучшего полотна. Приветствуя его как Птолемея Цезаря, царя царей, чтобы подчеркнуть его более высокое положение вместе с матерью над ее тремя младшими детьми, Антоний провозгласил тринадцатилетнего фараона единственным законным наследником Юлия Цезаря. Это была политическая бомба.
Смириться с таким выпадом Октавиан уже не мог. Став консулом на второй срок в январе 33 года до н. э., он выступил с открытой критикой Антония и развернул блестящую пропагандистскую кампанию против царственных супругов в Александрии, чья последовательная политика доминирования на Востоке вскоре могла обратиться на Запад. Обвинения, с которыми выступал Октавиан, становились тем убедительнее, чем дольше Антоний отсутствовал в Риме. Он воспользовался в своих интересах слухами о женитьбе его соперника на Клеопатре, и Антония стали упрекать, что «имел двух жен сразу, на что не отваживался ни один из римлян»
[511], хотя даже Цезарь хотел изменить римский закон, чтобы легитимировать свое двоеженство.
В глазах общественности «святейшая» Октавия выигрывала перед распутной Клеопатрой, ставшей «женой-егип-тянкой»
[512] после «постыдной любви»
[513], а передачу земель Антонием своей верной союзнице за два года до этого стали расценивать как подарок одурманенного любовника. Пожалования римляне восприняли как проявление «показного блеска, гордыни и вражды ко всему римскому»
[514], а состоявшиеся за несколько дней до этого птолемеевские шествия им представились триумфом в римском смысле, проведенным не в Риме. Они сочли, что Антоний «в угоду Клеопатре отдал египтянам прекрасное и высокое торжество, по праву принадлежавшее отечеству»
[515], хотя фараоны проезжали в золотых колесницах в ознаменование военных побед еще за сотни лет до основания Рима. И несмотря на то что Клеопатра финансировала данное конкретное «римское» завоевание, Октавиан утверждал, что военные трофеи были отданы египетской Исиде, а не римскому Зевсу на Капитолии, задавшись целью создать о Клеопатре представление как о безнравственной восточной царице, пользующейся в свое удовольствие нечестно полученной добычей, в то время как его добродетельная сестра сидит дома подобно непорочной весталке и прядет пряжу.
Поручив Агриппе бороться с инакомыслием и пресекать проегипетские настроения, Октавиан решил затмить Александрию посредством реконструкции Рима частично по проектам, намеченным Цезарем при содействии Клеопатры. На эти цели пошли трофеи от Иллирийской войны. Агриппу он назначил «уполномоченным по гражданскому строительству», под чьим руководством начались реставрация храмов, ремонт дорог и общественных зданий, строительство колоннад, новых акведуков, канализации и бань. Этими мероприятиями, а также проведением игр и состязаний он склонил на свою сторону народ. В то же время Октавиан продолжал критиковать Антония в сенате, обвиняя его в необоснованной жестокости за казнь Секста Помпея, хотя сам распял многих солдат своего соперника. Октавиан ставил в заслугу Антонию взятие в плен армянского царя, которого пощадили, но он обходил молчанием то, что несколько сотен жителей Перудени принесли в жертву по его повелению.
Возмущенный таким лицемерием, Антоний в своих письмах решительно опровергал обвинения. И хотя Октавиан высмеивал литературный стиль оппонента, утверждая, что тот изъясняется «старинными и обветшалыми словами» и берет пример «с азиатских риторов, чтобы перенести в нашу речь их потоки слов без единой мысли»
[516], ему непонятных из-за недостаточного знания греческого языка, Антоний продолжал засыпать его своими посланиями. Отметив, что Октавиан незаконно завладел территориями Лепида, что раздавал земли в Италии только своим ветеранам, не вернул почти половину переданных ему кораблей и отправил лишь десятую часть солдат, обещанных взамен, Антоний наиболее решительно защищался по поводу главного вопроса — своих отношений с Клеопатрой.
С поразительной прямотой Антоний спрашивал у Октавиана в одном из своих писем: «С чего ты озлобился? Оттого, что я живу с царицей? Но она мне жена, и не со вчерашнего дня, а уже девять лет, А ты будто живешь с одной Друзиллой? Будь мне неладно, если ты, пока читаешь это письмо, не переспал со своей Тертуллой, или Терентиллой, или Руфиллой, или Сальвией Титизенией, или со всеми сразу, — да и не все ли равно в конце концов, где и с кем ты путаешься?»
[517] Хотя у римлян сложился положительный образ Октавиана, он имел по меньшей мере одну любовницу. Кроме того, он поддерживал связи с женами и дочерьми своих коллег и оправдывал себя тем, что «шел на это не из похоти, а по расчету»
[518], дабы выведать, что замышляют его противники. Но эти методы не отличались щепетильностью даже по критериям Антония, который обвинил Октавиана в том, что «жену одного консула он на глазах у мужа увел с пира к себе в спальню, а потом привел обратно, растрепанную и красную до ушей»
[519].
И все-таки истинная причина нападок Октавиана на Антония состояла в том, что он признал отцовство Цезариона как во время пожалований в Александрии, так и в донесении сенату, где он сообщил, что Цезарь признал Цезариона своим сыном в присутствии нескольких коллег, в том числе Гая Оппия. Естественно, это подрывало статус Октавиана как приемного сына, и Оппия уговорили сделать опровержение. Сторонники Антония затем обвинили Октавиана в гомосексуализме, кощунстве и трусости. В обстановке нарастающей вражды между двумя фракциями пропагандистская машина Октавиана заработала на полную мощность, чтобы противодействовать супружеской паре, на чьей стороне было большинство грекоязычных стран и значительное число римлян. Александрия уже стала местом жительства Планка, постоянного гостя на званых пирах, устраиваемых супругами, Деллия, посла по особым поручениям, сенатора Квинта Овиния, управлявшего предприятиями Клеопатры по выделке шерсти, и родившегося в Греции римского офицера Гая Юлия Папейоса, командовавшего отрядом римских и греческих воинов, посланных в Филэ весной 32 года до н. э., чтобы воздать почести Исиде и царице.